Над квадратом раскопа - Андрей Леонидович Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зона, прилегающая к южному краю последнего ледника, — долина Волги от Ржева до Рыбинска, полоса обширных озер и болот Верхне-Волжской низменности, окрестности Плещеева озера, озера Неро и заросших водоемов от современной Ивановской области до Рыбинского водохранилища — десятки тысячелетий назад была «зоной жизни», особенно напряженной в летние месяцы.
Лишь только приходила весна, оттаивал верхний слой почвы, — тундра преображалась. Яркими розовыми пятнами поднимались бугры, осыпанные цветами воронихи, вспыхивали белые звездочки морошки, у воды синели россыпи незабудок, на болотистых кочках выделялись бело-розовые колокольчики клюквы. Зацветал белый багульник, золотились пушистые соцветия ивы, пламенели полярные маки… И с юга к этим елово-березовым островам, к многочисленным полноводным озерам устремлялись стада оленей, тянулись в поднебесье треугольники птиц и тяжело ступали по земле мамонты.
Конечно, основная жизнь кипела южнее, в просторах умеренных степей, в лесах, сдвинутых тогда к берегам Черного моря, к Закаспию, у предгорий Северного Кавказа. Но если и в наши дни каждую весну караваны птиц, ликуя и курлыча, тянутся через тысячи километров именно на север, в тундру, на ее бесчисленные озера, если следом за ними из лесов и лесотундры, втягивая с храпом воздух, шагают на побережья полярных морей стада оленей, то нечто подобное происходило и тогда.
Доказательств можно привести много. Одним из них будут остатки стойбищ палеолитических охотников на мамонтов и северных оленей, найденные теперь уже на Каме, на Печоре, даже за Полярным кругом. Другим столь же серьезным доказательством служит анализ пыльцы из слоев того времени — из погребенной почвы, отложений на дне озер, остатков торфяников, скрытых под более поздними напластованиями.
Жизнь сохранялась не только на земле.
Ледник отступал, оставляя озера — чистые, стерильные, лишенные какой-либо растительности, планктона, жизни. Рыбы заходили в них и поворачивали назад: им нечем было здесь питаться. Молодые озера были похожи на те, что и теперь лежат в обрамлении скал возле обрывов горных ледников, — удивительно прозрачные, красивые, но безжизненные.
Не то было в зоне, лежавшей к югу от ледника.
Тут водоемы имели за собой многотысячелетнюю историю. Они зарастали, освежались ледниковыми водами, но, несмотря на холод, в них сохранялась жизнь. Множество ручьев и рек связывало их с Каспийским и Черным морями, откуда каждую весну поднимались на нерест новые легионы рыб. Изучая отложения на дне этих водоемов, из которых иные перестали существовать совсем, другие сократились во много раз, а третьи превратились в болота, геологи и ихтиологи находят множество скелетов рыб, раковины моллюсков, остатки водорослей, наземных и прибрежных растений, корни и обломки веток деревьев, росших по берегам.
Жизнь, приостановленная холодом, ждала здесь лишь своего часа, чтобы предстать перед человеком во всем своем блеске и великолепии.
По геологическим часам на берегах Плещеева озера и на берегах Белого моря это произошло приблизительно одновременно: как полагают геологи, в результате прорыва теплого Гольфстрима в Баренцево море.
Парадоксальное совпадение переломного момента для Кольского полуострова и района Плещеева озера я подчеркнул с умыслом. Можно сказать, что для охотников на северного оленя Восточной и Северной Европы «старт» в освоении территорий, освоении природы и развития общества был дан одновременно. Но условия, которые мы можем теперь рассматривать сквозь многократно преломляющие призмы тысячелетий, были далеко не одинаковы. Отсюда — и различный результат, хотя разница в климате большой роли не играла. Как показывают наблюдения палеогеографов, в течение всего голоцена — а именно так называется все послеледниковое время — развитие и изменение климата происходили одновременно и однонаправленно на обеих территориях.
Различие заключалось в тех основах, на которых этот «эксперимент» был поставлен.
Дело было не только в разнице коренных пород. Кроме скал и гор, поверхность Карелии и Кольского полуострова в большей своей части покрыта такими же, как и в средней полосе, четвертичными отложениями: песками, глинами, супесями, мореной. Как и в средней России, здесь есть большие и маленькие озера, множество рек и речек. Заселение этих пространств травами, мхами, кустарниками и деревьями шло в такой же последовательности, как на Верхней Волге. Разница заключалась в другом — в том «эволюционном витке», который успела совершить природа нашей средней полосы в предшествующее межледниковье, накопив плодородные почвы на холмах и в долинах, а на дне озер — илы, способствующие развитию планктона, которым питаются рыбы.
Если на Кольском полуострове, освободившемся ото льда, природа начинала «с нуля», то в Волго-Клязьменском междуречье шло ее естественное восстановление, реализующее ресурсы, накопленные в предшествующее межледниковье. Иными словами, между Кольским полуостровом и Плещеевым озером лежали не только километры, а целый виток эволюционной спирали, насчитывающий не менее полутораста тысяч лет.
Как я уже писал, время последнего оледенения для областей, лежащих за пределами ледника, было совсем не бесплодно. Развивалась не только животная жизнь. Не только человек за эти десятки тысячелетий сумел сделать шаг от неандертальца к кроманьонцу, человеку современного типа. За это время изменился минеральный покров Земли, позволив в течение десяти — двенадцати тысяч лет голоцена совершить невиданный по силе и концентрации энергии «всплеск».
Понять и принять как факт этот парадокс было необходимо. Не так просто было к нему прийти. Вместе с его принятием неизбежно менялся взгляд на процессы, происходившие в биосфере в послеледниковое время, и на историю человека. История требовала нового прочтения. «Текст» оставался вроде бы прежним — те знаки и приметы Земли, по которым мы догадываемся о ее прошлом, как догадываемся о прошлом человека по его взгляду, морщинам, мимике, жестам, — но то, что раньше представлялось близким по времени, ясным и не требующим доказательств, теперь отступало в глубь веков…
Наука не стоит на месте не только потому, что перед ней внезапно открываются новые горизонты, но и потому, что прежние выводы и аксиомы вызывают сомнение у последующего поколения ученых, которые начинают их проверку и уточнение.
За годы, прошедшие со времени моих раскопок на Плещеевом озере, многое оказалось пересмотренным. Предполагаемый древний водоем, следы которого я находил в высоких обрывах возле Переславля, «постарел» чуть ли не на двести тысяч лет. Многочисленные скважины, пробуренные вокруг Плещеева озера, показали, что озерная котловина насчитывает еще более долгую историю, чем считалось раньше, оказавшись
