Сумма наших жизней - Софи Астраби
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потому он делает это редко. Тем более что внешность часто бывает обманчива.
Тома ненавидит иметь дело с арендой.
При продаже он, по крайней мере, перекладывает окончательное решение на банк.
Он набирает номер возможной покупательницы.
Камилла берет трубку на третьем звонке. Она стоит за прилавком и автоматически чуть было не произносит привычную фразу, которой всегда отвечает в магазине. «"Ботаническое ателье". Камилла слушает, здравствуйте». К счастью, она успевает остановиться, потому что узнает голос Тома Руссо, агента по недвижимости.
– У меня есть для вас квартира, если хотите, можем ее посмотреть.
– Да?
– Я не хотел, чтобы вы слишком долго оплакивали свою первую любовь.
– О чем это вы? – спрашивает она, смутившись.
– О квартире, которую мы смотрели вместе… Вы сказали, что не можете принять решение после одного-единственного просмотра.
Камилла смеется.
– Ах да, конечно! Я помню!
– Вы сегодня свободны?
– В три часа подойдет?
– Отлично, отправляю вам адрес. До встречи.
Тома кладет трубку и понимает, что он счастлив от одной мысли, что снова увидит эту девушку.
33
Камилла
Дверь лифта закрывается, и Тома делает глубокий вдох, стараясь, чтобы это было незаметно. С момента последнего разговора с Маргаритой он думает только об одном: узнать запах Камиллы. Почувствовать его, уловить, ощутить. Лифт очень тесный, и волосы девушки подрагивают в такт его дыханию. Он вдыхает несколько раз, но только на четвертом этаже ему удается понять, что подсказывает ему нос. От Камиллы пахнет цветами. Это не синтетический аромат, нет. То, что он вдыхает, уверен Тома, не искусственный запах. Камилла пахнет как цветок, который вы срываете на лугу весной и подносите к носу, вращая между большим и указательным пальцами. В голове возникают образы и воспоминания; ему хочется немедленно сбежать, опустить руки в землю, погладить кончиками пальцев траву… но двери открываются на пятом этаже, и он тут же возвращается к реальности. Тома ищет ключ, вставляет его в замок и приглашает Камиллу следовать за ним.
Квартира сильно отличается от той, в которой она побывала несколькими днями ранее. Ей кажется, что здесь живет более традиционная пара, возможно постарше, потому что вещи здесь выглядят дороже. Стены белые, рамы у картин строгие, шторы гладкие. На столике в прихожей пусто, только тщательно выровненная стопка конвертов. Камилла замечает лампу с белым абажуром на идеально гладком гранитном основании, и ей кажется, что все сумасбродство, на которое способна эта пара, заключено в этом необычном предмете. Тома ведет ее на кухню, затем в комнаты. Камилле сложно представить себя здесь. Какой была бы ее жизнь, если бы она жила в такой квартире? Завела бы она себе подставки для ножей и настольный пылесос?
Тома наблюдает за Камиллой. Он тоже не представляет ее в этой квартире – и, видимо, именно поэтому, неосознанно, предложил ей посмотреть ее. Монотонным голосом он расхваливает достоинства идеально настроенного термостата, двойных стекол, не пропускающих ни малейшего шума, и нейтрального декора, который открывает столько возможностей для фантазии. На этой фразе он замечает, что Камилла одобрительно кивает. Внутри у него что-то сжимается. Что, если эти аргументы убедят ее купить квартиру? В конце концов, это прекрасная недвижимость. У Камиллы были бы веские причины для покупки. Он представил себе, как они подписывают договор о продаже, он с официальной улыбкой пожимает ей руку, а затем они расстаются и никогда больше не увидятся. У них больше не будет поводов для встреч. Если только он не начнет караулить ее возле дома, ведь он знает ее адрес. Тома трясет головой, прогоняя навязчивые мысли.
Он собирается рассказать про водонагреватель, который только что поменяли, но вместо этого у него вырывается нечто совершенно иное.
– С другой стороны, в кондоминиуме не все просто…
Камилла отрывает взгляд от большой белой картины с серой фигурой, которую она уже несколько секунд пытается идентифицировать, и поворачивается к нему.
– Вот как?
– Да, впрочем, ничего серьезного, – пытается вывернуться он. – В конце концов, это бывает во всех кондоминиумах.
Камилла долгую секунду смотрит на него, потом снова поворачивается к картине. Тома застывает в углу комнаты. Ему хочется исчезнуть, хочется, чтобы предыдущей сцены не было. Что станется с ним, если он будет позволять старушкам не продавать свою недвижимость, а молодым девушкам мешать покупать ее? «Ты живешь на проценты от каждой сделки», – напоминает он себе строгим голосом. Он выплачивает кредиты, покупает продукты и платит по счетам вовсе не из зарплаты. Его оклад – чистая формальность.
Камилла возвращает его к действительности, подойдя к нему решительным шагом. Он выпрямляется, чтобы вернуть себе самообладание, поскольку чувствует себя немного неловко от этой внезапной близости. Ему кажется, что она сделала слишком большой шаг и нарушила его личное пространство.
– Тоска зеленая здесь, правда?
– Ну… немного сдержанно.
– Пускай сдержанная, но все равно тоска. Вам так не кажется?
Она улыбается так, будто только что предложила ему покурить в укромном уголке школьного двора.
– Похоже на приемную врача. И даже приемная моих родителей выглядит веселее.
– Так ваши родители врачи. Врачи – это хорошо. Нужная профессия. Опять же, стабильность, – невнятно бормочет он.
Камилла смотрит в глаза Тома и наклоняет голову набок.
– Я предпочла бы, чтобы они были… не знаю… художниками или архитекторами.
– У меня дядя архитектор. Он носит красные брюки, чтобы напоминать себе, что он вообще-то творческая личность. Потому что на самом деле он целыми днями рисует прямые линии и делает расчеты стоимости.
– Ну, тогда пиццайоло. Я хотела бы вырасти в пиццерии, погружать руки в мягкое тесто, есть сырые грибы и ходить с мукой в волосах.
– Мой отец однажды купил пиццерию. Через полгода он так растолстел, что мама заставила его продать заведение. А это был единственный раз, когда из его затеи что-то получилось… Это очень выгодное дело – пиццерия, вы не поверите. Наверное, поэтому их так много.
Тома пожимает плечами.
– Наверное, даже принц жалуется на то, что сын короля, – заключает он.
34
Аделаида
На первый взгляд, Аделаида кажется довольно суровой. В глубине ее глаз таятся серьезность и глубокая печаль, заметные только тому, кто сам испытал боль. У нее вид человека, которому пришлось оплакивать собственную жизнь.
Ей не пришлось бороться с тяжелой болезнью, но все равно ее можно назвать выжившей. Одной из тех женщин, кто чуть не потерял себя, чуть не стал частью чужой жизни и чуть не потратил впустую собственную. Сделанный однажды выбор, не вполне обдуманное решение, постепенное увязание, молчание как
