По чужим правилам игры. Одиссея российского врача в Америке - Гуглин, Майя
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы и сидим с Ховардом вдвоем. За окном белки скачут, снег лежит на красных и желтых листьях, на зеленой траве. Я углубилась в свои бумажки. Отделываю резюме. Наклеиваю фотографии. Заполняю анкеты. Все складываю в кучки – по одиннадцати листов в каждой. Заклеиваю в конверты. Надписываю адреса. Холодно. Ховард поддерживает дома температуру на два градуса ниже общепринятой. Экономит. Хотя общепринятая, по-моему, тоже слишком низкая.
Мне нужны ксерокопии всех моих бумаг. Ховард – активист пресвитерианской церкви. У них там ксерокс. Прошу его сделать копии.
– Сколько тебе надо?
– Ну для начала – пятьдесят.
Возвращается из церкви:
– Я пока сделал десять. Хватит тебе?
Заказал фотографии с негатива. Будут готовы чсерез неделю.
– Ховард, это долго! Мне в Нью-Йорке делали в течение дня.
– Может быть в Нью-Йорке и делают в течение дня. А в Кливленде делают за неделю.
Когда снег немного стаял, и мы впервые выехали «в свет» – на встречу общества Кливленд – Волгоград, я бросилась к Флойду. Где могут быстро напечатать фотографии? Флойд назвал два адреса – в пределах одного квартала. В первом мне сказали – через неделю, во втором – вечером будут готовы. Я заказала еще сто.
Ховард доволен, что меня не надо развлекать. Ковыряюсь со своими бумажками. В церковь мы теперь ездим вместе. Делаем копии. Закупаем конверты, марки. Дорого. Марка – доллар. На всякий случай, чтобы не вернули обратно, я клеила с запасом. Получили заказанные Ховардом фотографии. Он выбрал негатив, где я в полный рост. На маленькой фотографии для заявления лицо получилось совсем крошечным.
– Ховард, но я же сказала, что на заявление! Им же надо лицо!
– Ну, я сделал все что мог, – говорит Ховард. – Ты назови окончательную цифру, сколько тебе надо копий?
Не знаю я окончательной цифры. Вообще ничего не знаю. На сколько приехала – не знаю. В заявлении просят указать, в течение какого времени меня можно вызвать на собеседование. Что отвечать? Ясно, что чем больше это время, тем лучше. И я на всякий случай пишу – до конца января. Хотя Марта советовала мне – до начала июня.
Я послала документы в двести программ. Во все программы по терапии штатов Огайо, Нью-Йорк, Пенсильвания, Коннектикут, Нью-Джерси, Мичиган, Иллинойс. Побила рекорд отца. Он после защиты кандидатской в 53 году разослал по объявленным конкурсам на должность ассистента документы в 50 мединститутов. Не прошел ни в один.
На меня накатывает тоска. Появляется ощущение, что все впустую. Снег за окнами. Раз в день Ховард возит меня кормить в ресторан. Ресторан Боба Эванса, китайская кухня, «Красный лобстер», «Старый Деревенский буфет» – он честно разнообразит программу. Только не МакДональдс. Почему, Ховард? Я думала, он скажет про холестерин. Ховард, как и большинство американцев, помешан на здоровье. Считается, что для хорошей работы почек надо пить восемь стаканов жидкости в день. Он и пьет. То, что у него аденома, и в любых гостях он первым делом идет в туалет – неважно. Клизма стоит у него на почетном месте, рядом с зубной щеткой. Но с МакДональдсом оказалось сложнее.
– Понимаешь, – объясняет Ховард, – мясо для своих бифштексов они завозят из Аргентины. А там под пастбища вырубают лес. Поэтому я у них не ем принципиально.
Еще он принципиально все утилизирует. Это тоже очень модная идея в Америке – повторное использование упаковки, бумаги, жести. Ховард занимается этим истово. Весь выброшенный мною мусор подвергается проверке и сортировке.
– Наша планета загрязнена, – говорит он. – Её надо очищать. Я вношу свою долю.
Мне, чтобы не было скучно заполнять бумаги, он включает казачьи песни. День я терпела. На второй сказала, что я их не люблю.
– А я думал, тебе приятно, – заметил Ховард, – они же русские.
Я не стала объяснять, что с таким же успехом могла бы пригласить его в московский МакДональдс – он же американский.
От тоски периодически звоню в Нью-Йорк своим новым знакомым. Тогда ненадолго отпускает.
Как работает система
Марджори договорилась с Джеймсом Смитом – неонатологом из Мемориальной больнице, моего знакомого по улице у горздравотдела. Он меня примет.
Ховард торжественно сопровождает меня в больницу. Профессор Смит сам спускается к нам в вестибюль, проводит в кабинет. Ему, наверное, чуть за сорок. Улыбчив, как почти все американцы. Ничего примечательного во внешности. Если бы я его не ждала – не узнала бы.
– Я удивился, узнав, что вы здесь, – говорит он, – жалко, что тогда мы не поговорили подробнее. У меня было время. Я не знаю, куда они так спешили. Пять минут посередине улицы – это была не лучшая обстановка.
– Что же мне еще было делать, если не ехать?
– Понимаете, в отделении кардиологии были какие-то перемещения. Они не могли мне сказать, когда смогут вас взять. Я как раз собирался вам писать, что в ближайшие месяцы ничего не получится. Но раз вы уже здесь, я попробую поговорить еще…
Это он знал, что собирался писать. Я-то не знала.
– Ну слушайте. Несколько лет назад иностранных выпускников брали охотно. Но в последнее время положение изменилось очень резко. Прежде всего изменилось финансирование. Программам сейчас гораздо выгоднее брать американцев. Финансирование иностранных выпускников идет по другой статье, его каждый год урезают, и никто не знает, когда его могут прекратить вообще. Это произойдет не завтра и не послезавтра, но, возможно, в недалеком будущем. А контракты заключаются на три года.
– И еще. Медицинское образование стоит очень дорого. Почти никто не в состоянии оплатить его сам. Студенты берут многотысячные кредиты в банках. И государство впрямую заинтересовано, чтобы они эти долги отдали. Значит, американцы должны быть обеспечены рабочими местами в первую очередь. Иностранец никому ничего не должен. Всю зарплату с самой первой недели он кладет к себе в карман. Не говоря уже о том, что американец полностью адаптирован к системе, условиям работы. И больному приятно, когда врач говорит без акцента и понимает все, что ему говорят.
Поэтому многие программы, особенно престижные, большие университетские программы, иностранцев не берут вообще. Они и из американцев выбирают отличников с научными степенями по генетике или молекулярной биологии. Туда можешь даже не пытаться попасть, не трать время попусту. Но некоторые программы в городских больницах, таких, например, как наша, пока еще берут, потому что американцы не занимают всех
