По чужим правилам игры. Одиссея российского врача в Америке - Гуглин, Майя

Теперь смотрите. Я – директор программы по неонатологии. В моей программе десять мест. У меня две тысячи заявлений от американцев и семьсот – от иностранцев. В других программах положение такое же или еще хуже. Так что вы собираетесь конкурировать с семьюстами претендентами.

– Жалко, что вы не сказали мне этого в Волгограде, доктор Смит. Я бы не приехала.

– И, может быть, напрасно. Число заявлений надо делить на число программ. Система работает так. Все, кто хочет и имеет право поступать в резидентуру, посылают заявления и другие документы в программы. Программы по этим документам отбирают себе наиболее желательных кандидатов. Их вызывают на собеседование. Потом из тех, с кем собеседовали, составляют список в порядке предпочтения. Список посылают в МАТЧ. Такие же списки подает каждый претендент: раполагает в порядке предпочтения все программы, куда он хочет попасть. Конечно, только те, где были собеседования, потому что для попадания в программу надо, чтобы ты был в их списке, а они – в твоем. 21 февраля МАТЧ прекращает принимать списки. Дальше компьютер начинает подбирать: кандидат – место. В каждой программе определенное количество мест. Например – 6. Программа подает список, например на 80 кандидатов. Если 6 из них предпочитают именно эту программу – все, она заполнена.

Поэтому каждый кандидат старается подать заявления в максимально возможное число программ, чтобы не остаться без места – 50, 80, 100. Поэтому все программы завалены огромным количеством заявлений. Тысячами. Поэтому все программы ставят какие-то фильтры. Физически обработать такое число заявлений очеь трудно.

Какие фильты самые простые? Оценки на экзаменах. У вас оценки низкие.

– Доктор Смит, но мои низкие оценки, может быть, дороже более высоких оценок других кандидатов. У меня не было части учебников. Мне приходилось платить по 400–500 долларов за экзамен, когда я получала 100 долларов в месяц. Я брала подработки, занималась переводами, копила. Я ездила сдавать за границу. Я никогда раньше не сдавала экзаменов такого типа, с ограниченным временем на ответы, на чужом языке, каждый раз в незнакомой стране. Все экзамены, которые я раньше сдавала в России – устные и без ограничения времени. Мне пришлось перестраиваться на лету. У меня там была куча проблем, кроме экзаменов, например, найти, где ночевать. В России не было никаких каплановских курсов по подготовке, как здесь. Мои оценки нельзя просто сравнивать с оценками американцев. Они не отражают реальной картины.

Я не рассказываю ему, что была еще свистопляска с «потерей» денег и документов, с беготней по городу в поисках экспресс-почты и попытками перевода денег, с многочасовыми ожиданиями почтальонов, с прекращением занятий за месяц до экзамена: я не была зарегистрирована, а о том, что мои бумаги нашлись дома у Марджори, мне даже не удосужились сообщить. Не рассказываю, потому что слишком уж фантастична вся история. Может и не поверить.

– Это вы можете объяснить мне. В заявлении этого не напишешь. Они увидят только оценки и сделают выводы. И ваше заявление всегда будет лежать в самом низу этой огромной кипы. Через собеседование пропустят претендентов из верхней части. Вы туда никогда не попадете. Еще смотрят на рекомендательные письма. Покажите ваши письма. Ну, ничего особенного, всем такие пишут.

Значит, ваша задача: добиться, чтобы ваши документы переложили из самого низа в самый верх. Добиться приглашения на собеседование. Вы должны быть агрессивны, как торговец, который пытается продать свой товар. Он улыбается и стучит в дверь. Перед ним эту дверь захлопывают, иногда попадая прямо по лицу, он надевает свою улыбку обратно и снова стучит в ту же самую дверь. Посылаете заявление в программу – дайте им неделю на обработку и начинайте звонить. Говорите, как вы заинтересованы в их программе. Говорите, что у вас ограничено время. И может быть, вас пригласят куда-нибудь, куда без этого не позвали бы.

– А вы не могли бы мне помочь получить собеседование в этой больнице?

– Оставляйте бумаги, я покажу их директору программы. Кто директор?

– Доктор Шмидт.

– Знаю. Он мой друг. Сыновья вместе играют в хокей… Думаю, они дадут вам собеседование. Но оно было бы более эффективно, если бы вы месяц поработали в этой больнице. Хотя бы наблюдателем. Заработали бы хорошие рекомендательные письма от людей, которых здесь знают. Формально вы не имеете права ни работать с больными, ни делать записи в историях болезни, но на это не всегда смотрят. Продемонстрируйте, что вы хорошая! Докажите, что вы лучше американцев! Можете написать заявление прямо сейчас. Наверное, вам было бы лучше всего в кардиологии. Я поговорю с заведующим и перезвоню.

– Спасибо, доктор Смит.

Ищу программы

После этого разговора я попробовала быть агрессивной. Позвонила в несколько программ, куда уже отправила заявления. Ответы были стереотипные. Если мы вами заинтересуемся, то вызовем сами. В больнице Цинциннати меня спросили, какие у меня оценки. 79 и 81. Ваше заявление не будет рассматриваться. Мы принимаем не ниже 84 и 84.

Я пришла в полное отчаяние. Провинциальный Цинциннати! Позвонила Марте. Да, подтвердила она, в Нью-Йорке почти все программы в этом году устанавливают довольно высокие проходные баллы. В крайнем случае, барьер ставят на рубеже 80–80.

– А какие у меня тогда шансы?

– С твоими оценками – мало.

Я попыталась записаться на прием к директорам программ. Черта с два. Вышколенные секретарши отвечали одно и тоже, как автоматы. А вы подавали заявление в нашу программу? Если вы нас заинтересуете, мы вас известим.

Я позвонила в Даллас Джеку-рентгенологу. Он попросил, чтобы я факсом передала свои документы. Передала.

Позвонила урологу – польскому еврею, частный офис которого мы постили в прошлую поездку. Отец вывез его из Польши в тридцать девятом. Медицинский факультет он оканчивал в Мексике, чтобы не попасть на вьетнамскую войну. То есть он тоже был иностранным выпускником. Вдруг поможет.

Он меня вспомнил. Но помочь ничем не мог. У меня далеко не свободный английский. У меня низкие оценки. У меня прошло много лет после окончания института. То есть все объктивные данные не в мою пользу. У него было совсем по другому. И английский – его родной язык. И возвращался он из Мексики к себе домой. Единственно, что он может сделать – посмотреть мои бумаги: хорошо ли они составлены.

Мне уже поздно проверять, как составлены бумаги. Все разослано. Но пусть проверит. Я послала. Он не ответил.

Съездила с Ховардом на церковный ужин. Одна из престарелых прихожанок решила помочь. У неё зять работает