По чужим правилам игры. Одиссея российского врача в Америке - Гуглин, Майя
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что еще может меняться у таких больных? Кальций мочи. Фосфор. АТФ. Провитамин Д. Витамин Д. Все выписывается по горизонтали. И как же все это меняется? Он проставляет стрелки. Повышено, понижено, не изменено. Через десять минут на доске – готовый алгоритм для дифференциальной диагностики. Неужели они все это определяют?
Наиболее вероятными причинами из перечисленных являются миелома и гиперпаратиреоз. Подумаем, какие симптомы стоит поискать в каждом из этих случаев. О чем спросить. На что посмотреть. Он явно наслаждается процессом. Он купается в море информации, в хитросплетениях клинико-лабораторных связей, выстраивает цепочки дифференциально-диагностических алгоритмов. Боже мой! Я хочу тут работать!
Потом они идут к больным, а мы – к директору. Нам рассказывают, пока всем вместе, об особенностях программы. В каких областях ведется научная работа. Еще какие-то подробности. Это неинтересно, так же как и последующая экскурсия по больнице. Если доведется здесь работать – разберусь. А не доведется – так и не надо.
Потом с нами беседует старший резидент. Зарплата. Расписание дежурств. Общая атмосфера. Все это пока мимо ушей. Наконец нас по одному вызывают к директору. Он молодой. Директором стал несколько месяцев назад. Обо мне ему рассказывал Джек. Я объясняю, что у меня произошло с МАТЧем. Он спокойно выслушивает и задает обычные вопросы. Чем занималась? Из какого города? Сколько времени работала? Сколько уже не работаю?
– Что вы имеете в виду? Я не эмигрантка. Я в отпуске. Последнее дежурство было три недели назад.
– Где вы учили язык? Ваш английский лучше, чем у русских, которые живут здесь постоянно.
Директора зовут Розенблатт, и в течение следующих минут мы мило обсуждаем проблемы русского антисемитизма. А у меня есть вопросы?
Да. Моя ситуация с МАТЧем – насколько это важно?
– Это серьезно вам вредит. У нашей программы подписан контракт с МАТЧем. Мы не будем брать людей, которые в нем не участвуют.
Нас бесплатно кормят ланчем. Дают талоны на бесплатную парковку. Насколько можно судить по моим товарищам, никому ничего не обещали. Но все довольны. Директор так любезен. Так хорошо разговаривает. У американцев на очереди еще по пять – шесть собеседований. У одного – целых тринадцать. Конечно, им есть смысл сравнивать программы. И зарплату. И графики дежурств. И все остальное. А нам – уж куда возьмут.
Моя новая знакомая отвозит меня домой. Джек договорился с еще одним директором программы – через три дня. Надо ждать.
На ночь я должна была поехать к Линде, жене Чарльза. Складываю чемодан. Дамы долго сидят в гостиной и слушают музыку. Наконец жена Джека говорит:
– Майя, я думаю, ты можешь остаться у нас еще на одну ночь.
– Спасибо.
Распаковываю чемодан.
Утром меня забирает другая Линда – жена Хариотта. Я им тоже переводила в Волгограде. Линда увлекается библейскими занятиями в «малых группах». К ней приходят три – четыре человека, у которых что-то не ладится в жизни. Они все посещают одну и ту же церковь. А в свободное время собираются у Хариоттов или просто ездят куда-нибудь. Сегодня они едут в антикварные магазины. А мне какая разница? Я вообще вяло реагирую на окружающее. Зверь поселился у меня в душе. Жует ее целыми сутками. Как его назвать? Тоскливое ощущение неудачи? Беспомощность? Я его помню по зиме прошлого года, по все той мороке с почтой, деньгами, заявлением. Что-то важное не получается, и ты уже ничего не можешь изменить. Я столько всего сделала, через океан перелетела – и впустую. Опять кто-то что-то забыл, не послал, не сказал. Как я могла не проверить? Пока возилась с визой, сборами, ксерокопированием, пока записывала себе на дискету все, что могло пригодиться – главное упустила. Теперь все равно. Антиквариат – пускай будет антиквариат.
Огромные, как ангары, магазины. Старая мебель. Игрушки. Сервизы. Скульптуры. Картины. Немного старых книг. Мы там бродим часов пять.
– Чем ты будешь заниматься завтра? – интересуется одна из группы. – Подождешь, когда кто-нибудь опять тебе скажет, что делать?
Мне неохота реагировать на ехидство. Еще меньше хочется все объяснять. Да, подожду, пока мне скажут.
Завтра мне сказали: воскресенье, надо ехать в церковь. Там меня поджидал Джерри – один из моих вчерашних спутников. Он искал антикварный сундук, чтобы использовать его как прикроватную тумбочку. Несет мне кофе. Садится рядом. Что-то болтает. Я не слушаю ни его, ни проповедь. Иду позвонить в Волгоград из автомата. Автомата в церкви нет. В поисках телефона забредаю на церковную кухню. Там есть телефон, но только местный. Тоска…
На меня налетает Джон Хариотт, какой-то не похожий на себя, похохатывающий, преувеличенно веселый Джон. Как он рад! Как он удивлен! Он никогда и не мечтал увидеть меня в Далласе! Он слышал, там что-то перепутали с заявлением? Ничего, это бывает! Успехов! Он убегает.
Как ты огорчился в Волгограде, Джон, когда тебе показалось, что местный тележурналист недостаточно уважительно прокомментировал твое интервью «Вечерним новостям». Ходил выяснять отношения к администрации школы управления, где вы с Линдой читали лекции. Вызывал меня и проверял, я умышленно не перевела им этот комментарий или действительно пропустила его, занятая разговором. Я так надеялась, что он мне здесь что-то посоветует. По крайней мере, обсудит, посочувствует. Ну нет, так нет.
Чарльз из Волгограда разыскал и прислал американский телефон родителей пастора. Звоню. Они все прекрасно помнят. Они все послали вовремя. Перезваниваю в МАТЧ. Нет. Ничего не приходило.
На мусоровозе
Я живу в доме Чарльза. У меня шикарная спальня на втором этаже. Вечерами любуюсь на пламя в камине. Линда владеет двумя частными детскими садами, она туда уезжает с утра. Слоняюсь по дому. Компьютер она не выключила. Там по экрану бежит строка – цитата из Библии: тот, кто смотрит на облака – не посеет, и тот, кто следит за ветром – не пожнет. Пойти, что ли, посмотреть на облака? Не могу я больше.
По Далласу пешком не ходят. Там это не предусмотрено. На многих улицах даже тротуаров нет. Люди ездят на машинах. А я – дикая. Из России. Мне можно. У меня часы остановились. Наверное, надо батарейку заменить. Не звонить же кому-нибудь, чтобы за мной приехали и отвезли.
Закрываю дверь на ключ и иду-бреду, шарахаясь от машин. Под мост забрела. Там надо быстро пробежать, пока машины у светофора стоят. В грязи чьи-то ноги отпечатались. Босые. Кому-то тут еще хуже было.
– Эй!
