По чужим правилам игры. Одиссея российского врача в Америке - Гуглин, Майя

Это мне. Чья-то черная бородатая физиономия скалится из окна кабины здоровенного мусоровоза. Я не реагирую. Впереди показалось что-то похожее на магазин. Вдруг там батарейки ставят.

Шины тихонько зашуршали сзади. Мусоровоз крадется.

– Ты откуда такая?

– Из России.

– Так из России и идешь? И что ищешь?

– Часы сломались. Ищу, где починить.

– Садись, я тебя отвезу. Я не против. Я свою работу на сегодня уже кончил.

Я залезла к нему в кабину. Мы колесим по городу. Один магазин, другой.

– Можно я пойду с тобой? Я тебе помогу. Я не против.

Он помогал мне объясняться с продавцами. Он находил отделы продажи часов. Наконец он повез меня в самый красивый магазин города – Галереи. Там уже стояла исполинская рождественская елка. Мои часы быстро проверили. Батарейка не при чем. Там более серьезная поломка.

И мы опять в кабине. Он был женат, развелся, сейчас живет с подругой – мексиканкой. Она хочет, чтобы он на ней женился, но он не женится. Мексиканцы нелегально переходят границу и стараются вступить в брак с американцами, чтобы получить американское гражданство. Потом они разводятся. Он уговаривал её выучить английский, водить машину, но она не хочет. Ей нравится, что он её содержит. Ему не трудно разговаривать с ней по-испански. Но ведь так она никогда не найдет работу. И детей она не может иметь, ей уже сорок пять, а ему тридцать четыре, и двое сыновей остались с женой, он по ним скучает, он хочет еще детей. Здесь очень много мексиканцев. Он мне даст один телефон. Ему кажется, мне может пригодится. Эти ребята делают что угодно – грин кард, паспорта. И не дорого. С ними вполне можно на первое время устроиться на работу. Не врачом, конечно, но ведь надо с чего-то начинать. Хозяева, нанимающие людей по таким документам, догадываются, что они не настоящие. Но если всех таких увольнять, они потеряют 90 % своих работников. И платят им меньше – ведь ясно же, что нелегалы.

– Сколько получает врач в России?

– Можно заработать до двухсот долларов. Но чаще сто – сто пятьдесят.

– Ужас. В неделю?

– В месяц.

– Ты меня разыгрываешь. Видишь, чем я занимаюсь? Я зарабатываю четыреста долларов в неделю. С Нового года хозяин повысит мне жалование, потому что я хорошо со всем справляюсь. Не возвращайся в Россию!

– У меня там отец.

– Ну и что! Он должен тебя понять! Устроишься здесь, потом он к тебе приедет. Хочешь, я тебе помогу. Машину научу водить. А ты меня русскому научишь. Я не против. У тебя есть предрассудки?

– Чего?

– Предрассудки у тебя есть? Я имею в виду – против черных?

– Нету у меня предрассудков. Я сама еврейка.

– А ты живешь у белых?

– Да.

– Я тебя тогда не буду провожать. Они могут увидеть, им не понравится, что ты с черным. Скажи адрес, я тебя высажу где-нибудь неподалеку.

– Я не знаю адреса. Отвези меня к мосту, где ты меня подобрал.

– Ну ты даешь. Ты, когда из дома выходишь, камушки белые бросай. Давай искать твой дом.

Мы поколесили и нашли.

– Вот тебе мои телефоны. В рабочее время лучше домой не звони, у меня могут быть проблемы. На работу звони, а еще лучше – на пейджер. Может, тебе захочется где-нибудь поесть или потанцевать. Позвони, я сразу приеду. Я не против. Только не в субботу, да?

– Почему не в субботу?

– Ну ты же сама сказала – еврейка.

– Я не такая еврейка. Я не религиозная.

– Но в вашу церковь ты ходишь?

– Ни в какую церковь я не хожу.

Он явно повеселел. Вот хорошо! Он тоже не ходит! Тут, в Далласе столько церквей! Многие просто помешаны на религии!

Тут я была с ним полностю согласна.

Он пожал мне руку.

– Слушай, – сказала я, – спасибо тебе. Как ты мне сегодня помог. Я рада, что тебя встретила.

– Я тоже рад, – сказал он.

Помахал рукой и уехал.

И зверь исчез. Я отперла «свой» дом – особняк потомков белых рабовладельцев Юга. Позвонил Джек. Он поговорил с МАТЧем. Они могут сделать исключение. Если кто-нибудь из директоров программ напишет им, что хочет взять меня в программу, меня включат в МАТЧ. Разумеется, придется еще раз заплатить восемьдесят долларов.

Спасибо, Джек.

Вместе с Джеком встречаемся с еще одним директором программы. Он «на моей стороне», но ничем помочь не может. На Севере у меня больше шансов, чем на Юге. Север традиционно более демократичен, а значит и более терпим к иностранцам. Он думает, что в конце концов я найду что-то очень близкое к тому, что мне хочется. Но место в своей программе не предлагает.

Мы с Джеком сидим во вращающемся ресторане на крыше небоскреба. Вон место, где убили Кеннеди. Вот больница Святого Павла. Вон наш дом…

– Джек, я хотела спросить Чарльза, но его здесь нет, я спрошу тебя. Чарльз упоминал, что он республиканец.

– Я тоже.

– Насколько я знаю, республиканцы за сокращение иммиграции. Республиканский Конгресс принимает законы, ведущие к уменьшению потока иммигрантов. Почему вы помогаете мне?

– Мы против нелегальной иммиграции. А то, что делаешь ты – это вполне нормальный американский путь. Ты чего-то добилась и пытаешься продать себя. Это обычный капитализм. Ты начнешь работать, зарабатывать деньги. Тебе понадобятся вещи, машина, книги. Ты будешь их покупать и тем самым обеспечивать работой тех, кто это производит. Что же в этом плохого?

– Джек, ты столько для меня сделал. Я никогда не смогу отдать этот долг.

– А христианство заключается не в том, чтобы тебе за все платили. Ты поможешь еще кому-нибудь.

В Вашингтоне у Нины

Вечером Джек отвозит меня на автобус. Канун Дня Благодарения – праздника, который принято отмечать в семейном кругу. Вот я и еду в Вашингтон – воссоединяться с незнакомыми родственниками.

Опять дорога. Опять Миссисипи. Том Сойер и дядя Том. Воспоминания о Марке Твене и колесных пароходах. Звонок папе из Мемфиса, на телефонную карточку, подаренную моим черным приятелем из мусоровоза. С Юга на Север. От рабовладения к демократии. Звонки к Нине в Вашингтон. Она встретить не сможет, машину водит, но в центр не ездит, и ребят жалко поднимать. А метро завтра работает только с восьми – праздник. Автобус приходит в шесть.

– Нина, какая ерунда, я спокойно погуляю два часа вокруг вокзала и приеду на метро.

Мы въехали в Вашингтон на рассвете. Я снова звоню папе.

– Ты что, на самолете?

– Нет, я на автобусе. Гончие «Грейхаунда»