Святой Вроцлав - Лукаш Орбитовский

Откуда-то появились кучи чудесных предметов, подаренных иными расами, космическими пришельцами или ангелами. Кто-то самовоспламенился, кто-то ходил по воде; люди левитировали или плевались ртутью. Я отгрыз больное крыло птицы; она жива и ужасно мне благодарна.

Глава пятая

Чудо жестокости

Некоторые люди настолько ужасны внешне, что я не могу о них писать. А если даже и могу, то отмазываюсь от этого, пробираюсь между словами пригнувшись, и потому только сейчас — чем позднее, тем лучше — Люцина с Беатой возвращаются в нашу историю. Я частенько их видел: пару высоких, худощавых девушек. У Люцины были неплохие ноги, она носила юбку в облипочку, выше колен. К этому необходимо прибавить колготы с люрексом, темные жакеты, и могу на что угодно поспорить — волосы у нее были накладные — настоящие никогда не бывают такими густыми, длинными и вьющимися.

У Беаты ноги были кривые, а волосы редкие. Она носила подшитые джинсы, волосы подстригла коротко и хвасталась стоячей и обработанной перекисью щеткой. Полноту губ она подчеркивала глубоким красным тоном губной помады, а более всего ей нравилось демонстрировать грудь — крупную, но бесформенную. Она запихивала ее в бюстгальтер с косточками, но под тонкой материей подшитой по мерке блузочки сиськи хлюпали, что твой холодец.

Я чувствовал, что обязан помочь им перейти через улицу или показать, как переставляют дату в мобильном телефоне. Отвратительными и гадкими они были изнутри, как будто бы под светлой, пропитанной косметическими средствами кожей все успело прогнить и испортиться. Мы жили в странные времена, так что, вполне возможно, все так и случилось.

Беата завидовала Люцине, для которой адвокат Фиргала снял однокомнатную квартирку на Швидницкой[59]. Жить она там не могла по причине страха перед отцом — крупным акционером нескольких вроцлавских фирм — зато местечко было в самый раз для вечеринок в конце недели или для того, чтобы пересидеть несколько скучных уроков, когда кафе еще не работают, когда на улице холодно или льет дождь.

Люцина мечтала о карьере юриста — она смотрела «Элли МакБил»[60], обещая себе, что когда-нибудь станет такой же умной и худой. Она представляла собственный обвиняющий палец, пришпиливающий насильников и убийц словно грязных мотыльков — на три пожизненных, в тюремную камеру — и в то же самое время, совсем даже наоборот, в качестве блестящей пани адвокат она спасала от тюряги дилеров и платных убийц с внешностью Павла Делонга[61]. Отец выкупил ей несколько десятков часов практики в адвокатской канцелярии, где после школы она варила кофе и всех раздражала. Это была канцелярия адвоката Фиргалы.

Блондинка с адвокатом пришлись друг другу по душе, и, хотя поначалу их знакомство финансировал отец Люцины, очень быстро плательщиком сделался адвокат Фиргала. Во Вроцлаве у него было несколько квартир. Девушка слышала, что он, якобы, пропал без вести, и на какой-то миг ей даже было его жалко. Но у нее были свои ключи, квартира была оплачена за год вперед, что не могло не радовать.

Девушки дружили еще с начальной школы, и Беата делала все возможное, чтобы сравняться с Люциной. Когда Люцина в первый раз обесцветила волосы, Беата купила себе подтягивающий грудь лифчик, а ее губная помада всегда была на пару опенков краснее. Когда — еще в гимназии — Люцина начала ходить с самым красивым в школе парнем и рассказывать, как это здорово быть уже взрослой, Беата на школьной экскурсии легла под его приятеля. Впоследствии ритм знакомств устаканился: Люцина спала с охранником, в связи с чем Беата снимала парней в местной «качалке». Когда Люцина, будучи в третьем классе лицея, уже постоянно связалась с адвокатом Фиргалой, Беата все еще распоряжалась собой полупрофессионально, отдаваясь на всяких вечеринках за угощение или новую курточку. Дружба — штука хорошая; у Фиргалы имелся молодой ассистент. Начинающий юрист квартиру Беате не устроил, зато купил платье, ноутбук и телефон с фотоаппаратом.

Каждый, кто посчитал, что Беата жирует на компанейских талантах Люцины, ошибался бы. Я и сам поначалу так неверно подумал. Люцина, девушка более умная, красивая и привлекательная, никакой умеренности не знала совершенно. Беата, несмотря на протесты и сопротивление, вытаскивала подругу из клубов и насильно заливала прямо в горло воду, чтобы успокоить бушующий от избытка таблеток «экстази» организм. С терпеливостью Матери-Польки она проводила ее к такси и не позволяла ей в этом такси раздеться. Ей удавалось возвратиться в дом приятельницы, чаще всего — пустой, поскольку родители Люцины часто выезжали; потом Люцина, голая и напичканная наркотиками, валялась на кровати, а Беата делала какао и подавала ей в постель. Подружка хватала ее голову, прижимала к сердцу, колотящемуся в темпе ста тридцати ударов в минуту, и шептала: я люблю тебя.

Люди в школе поговаривали — а Малгося была даже уверенной — что Беата с Люциной лесбиянки. Еще ходили слухи, будто у них имеются любовники в каждом городе, и что они шантажируют политиков. Лично я знаю только то, что у Беаты с Люциной не хватало воображения, чтобы переспать с кем-нибудь ради чистого удовольствия.

Учились они хорошо. Люцина хотела поступать на право, в связи с чем Беата заинтересовалась политологией. Они сидели вместе в среднем ряду столов, писали на цветных листочках и глядели на дождь.

— Странное что-то происходит в этом городе. Люди не возвращаются, — сказала Люцина.

Девицы сидели в квартирке на Швидницкой, было начало четвертого дня. Завязанный мешок с мусором ждал, когда его вынесут. Квартирка была словно с иголочки, вот только никто не позаботился о том, чтобы придать ей хотя бы видимость уюта: белизну стен не нарушали картины и фотографии, на полках не стояли какие-нибудь безделушки, потому что и самих полок не было, только диван, столик, два кресла, аудиосистема и телевизор на стене.

— Откуда?

— Есть одно такое место, кажется, на Ружанке, — пояснила Люцина. — Странный какой-то массив, в котором у людей шарики за ролики заходят.

Беата сидела в кресле, Люцина вытянулась на диване. Остатки косметики лепились к невыспавшемуся лицу. Девушка пила кофе из пластмассовой чашки, у нее тряслись руки.

— Так это там такие живут? — помолчав, спросила Беата.

— Да нет. Сам дом такое творит. Как в тех японских фильмах или анимэ. Ну, ты понимаешь: злое место. А некоторые говорят, будто бы святое.

Она закурила тонкую сигарету. К горлу подбиралась рвота, но она продолжала пускать дым.

— И что с того?

— Ничего. Просто говорю, что любопытно, такие странные вещи происходят. В этом доме пропадают люди. Входят — но не выходят. Понимаешь? Думаешь, чего это Куба в бурсу[62] не ходит? Он же именно там и жил. Вот его и слопало.

Телевизор, настроенный на музыкальный канал, чего-то тихонько урчал.

— Тогда почему никто с этим что-нибудь не сделает? Имеются же люди, которые именно такими вещами и занимаются: зайти, убрать там все…

— В том то и дело, что не сильно они могут. Я читала.

Беата задумалась.

— Люди заходят и не возвращаются. Но это вовсе не значит, будто бы там все клёво.

— Угу, — Люцина сбила пепел в чашку, — некоторые говорят, будто это сам Бог.

Она щелкнула пультом. Довольный собой диктор показывал как можно исполнять простейшие мелодии на «геймбое».

— Бог во Вроцлаве? — Беата забрала ленивчик. — Абсолютно бессмысленно!

В понедельник весь класс отправился в Ченстохову. Отказалось только несколько человек — в том числе и Малгося. Люцина с Беатой в Ясной Гуре до того не были, им очень хотелось все увидеть. Выезжать нужно было рано; Беата даже купила четки на карточке, похожей на ту, которая применяется для банкоматов. Девицы уселись сзади и потому лучше всех видели влюбленную по уши и сидящую с Михалом на остановке Малгосю. Они не знали, в чем тут дело, они вообще ничего не знали, за исключением одного — такой замечательный день пошел черту под хвост.

А в Ченстохову пришла самая настоящая весна. Деревья зеленели, воздух был сухим и теплым, никакой дождь не лил, и самое главное: время от времени из-за облаков выходило солнце. Вроцлавяне, в своих пуховых куртках, сапогах-полярах, шерстяных шарфах и шапках, выглядели пришельцами из Сибири. Воодушевленные светом и теплом, теперь они стаскивали с себя все, что только могли, некоторые оставались в одних футболках, запихивая одежду в полиэтиленовые пакеты. Биологичка сказала, что это добрый знак, и что все наверняка сдадут.

На мессе девчонки скучали. Вообще-то, каждое воскресенье они посещали костёлы во Вроцлаве, так что здесь, в самом сердце польской религиозности, они ожидали чего-то супер. После того, как все поднялись, они осторожненько выбрались. Они смешались с толпой и спустились ниже, через парк, мимо памятника безрукого Попелушки[63], по направлению к главной улице, чтобы купить себе пиццу.