Святой Вроцлав - Лукаш Орбитовский

— Нну! — перехватила инициативу рассказа Люцина. — Я стояла ближе, так что все четко видела. Фурман стоял весь в огне, он бросился на пол, несколько типов как-то тот огонь погасили, и над всем этим дерьмом стоит тот бармен и пялится, то на бедолагу, то на бутылку. А в бутылке — никакая ни водяра, как ему казалось, а чистый спирт для бешеных.

— Ага, — подтвердила Беат, — спиртяга для настоящих бешеных.

Малгосе было весело, хотя история проплывала мимо нее, как будто бы она раньше ее где-то слышала и только повторяла про себя. А может это ее собственный рассказ? Девушке было не по себе, потому что хозяйки были такими милыми, а она сама как-то не могла припомнить ничего такого, чем могла бы отблагодарить. Она и не заметила, как снова осушила стакан. Это какой уже, третий или четвертый? Вкуса спиртного не чувствовала.

Тут Малгосю охватило чувство странного возбуждения и беспокойства, как будто именно сейчас она ожидала звонка, от которого зависит вся ее дальнейшая жизнь, или как будто бы за спиной кралась какая-то злобная тень. Что-то с этой квартирой не сходилось, телевизор скрежетал, несмотря на супер-пупер колонки, за окном безумствовали птицы и бумажки. Сердце стало биться еще быстрее. Она потянулась за сигаретой, закурить было крайне необходимо. Но на вкус она была какой-то не такой: сладкой. Ей хотелось этот дым втягивать в себя. И вообще: что-то подталкивало ее, подкалывало: она крутилась в кресле, поглядывая то на телевизор, то на повеселевшие лица хозяек. Сердце билось все сильнее, с каждым ударом все быстрее и быстрее, но перестать курить Малгося просто не могла. Она погасила одну и тут же прикурила следующую сигарету из пачки «Vogue». Что-то ее душило.

— Как я выгляжу?

Обмена взглядами Малгося не заметила.

— Да нормально.

— Побледнела немного.

— Самую чуточку.

— Вот как она.

— Как я. А вот такое знаешь? Мы тебе про защелку говорили? Хорошо, Бети, расскажи ты.

Для Малгоси «защелка» почему-то ассоциировалась с ручным оружием.

— Как через Интернет я познакомилась с одним парнем, — Беата закинула ногу за ногу. — Он учился на дантиста. Тебе, Гоха, он бы понравился, не такой как все. Очень красиво говорил о живописи. Вот только еще он любил трупы. Даже не знаю, почему. Но в своем медине он записался на какие-то занятия с трупами или на чего-то подобное. Ага, и приехал к ним какой-то пьяница, самый настоящий бомж. Все жаловался, что в носу ему чего-то жмет. И страшно болит. И действительно, одна часть носа у него была увеличена. И ты знаешь, чего там нашли?

— Защелку, такую оконную, — тут же продала Люцина.

— Он понятия не имел, откуда та могла взяться, несколько последних дней он совершенно не помнил. Ну, извлекли ее со всякими сложностями. Фотки сделали, я сама видела, так что знаю, что это правда. А этот мой коллега…

— Лукаш.

— Ну да, так он сказал, что они с этой защелкой потом спустились в морг и пытались мертвякам ее в нос совать, но так, чтобы не повредить тканей. И не смогли. Лукаш говорил, что это физически невозможно, и если бы сам не увидел, то никогда бы не поверил. Жаль, клёвый был парень, — задумалась она.

Совершенно неожиданно Люцина с Беатой показались Малгосе чертовски симпатичными; более того, она ломала голову над тем, почему не заметила этого раньше. Целых три года избегали они друг друга. И вот спросить, почему, раз теперь они сидят рядышком, болтают, словно старые знакомые, более того сплетничают, а по мнению Малгоси, именно сплетничание образовывало глубинную, самую интимную связь между женщинами. Ей даже вдруг пришла в голову шальная мысль поменяться косметикой: ее можно так шикарно вывалить прямо на стол или на пол. А потом пробовать, осматривать и при этом всем хихикать и просто смеяться. Но вместо того, она набрала воздуха и выпалила, чтобы иметь как можно быстрее за собой:

— Девки, вы классные. Я страшно вас люблю.

При этом она как раз прикуривала сигарету. Сначала Люцина, потом и Беата полезли обниматься. Малгося крепко прижала обоих и тут с изумлением заметила, что на белой блузке Люцины остался след от ее мокрой руки. До этого она никогда так сильно не потела, и в других обстоятельствах страшно обеспокоилась бы. Но не здесь, не в этом милом доме, с самыми замечательными девочками — нет, она просто не могла бы волноваться.

— Теперь будем встречаться часто, — обещала Люцина.

— Да, сложнее уж реже, чем раньше, — напомнила ей Малгося.

— Это как же? Пять раз в неделю! — щелкнула пальцами Беата.

— Ну понятно, школа, — рассмеялась Малгося. Она потянулась за новой сигаретой. Люцина придержала ее руку. Догоревшая всего до половины «вог» ждала в пепельнице. Малгося крепко затянулась, и в полумраке комнаты жар был похож на красную звездочку. А ей вдруг захотелось настоящих сигарет: красного «Мальборо» или «Лаки Страйк». Так, сейчас она выйдет, сейчас купит.

— Клё-лёвая травка, — пробормотала она. Голова кружилась. Люцина снова набила мундштук, теперь уже чистой травкой. Беата наполнила стаканы. Джина побольше, пару капель тоника.

— Послушай, — обратилась она к Малгосе. — Вообще-то, мы не должны были тебе говорить, но скажем.

— Ясное дело, скажем, — вторила ей Люцина.

— Мы собирались идти на выступление. На домашнее такое, камерное. И тебя с собой брать не хотели, но теперь желаем, чтобы ты с нами пошла.

— Нам было бы весьма приятно.

Малгося почесала нос. С пальца скапывал пот, под побледневшей кожей проступила темная, пульсирующая фактура жилок. Она глянула на часы. До того, как у Михала закончится лекция еще почти час. Времени куча, можно куда-нибудь и рвануть. Девушка мотнула головой в знак того, что согласна. Подружки прямо запищали от радости. Не прошло и мгновения, как Малгося визжала вместе с ними.

Она совершенно не помнила, как очутилась в туалете. Наверняка туда пришла, хотя ведь могла летать, а пришла сюда затем, чтобы обмыть лицо и поправить макияж. Малгося долго присматривалась к собственному отражению в зеркале. Зрачки расширены, кожа обтянула лицо, выделяя глазницы, но Малгося все так же нравилась себе. Ей хотелось бегать, хотя сама она едва шла. По дороге свалилась на крышку унитаза и вытащила сотовый, чтобы позвонить Михалу. Э-э-э, нет, звонок не годится, решила она и начала писать сообщение. Она все писала и писала, пока девчонки не стали барабанить в двери.

— Гоха?! Гоха?! Ты там живая? — кричала то Беата, то Люцина.

— Выхожу уже!

Малгосе еще удалось смочить лицо, поправить размазавшуюся тушь и прочитать то, что она послала Михалу:

«муси-пуси мой пузик, иду с Люциной и беАТОЙ НА ОДНО ПИФКО ДАМ ЗНАТЬ ОКОЛО 10 ОКЛОК и стеретимися. Цьом-цом в усьё, ТВОЯ МАЛГОХА НА ФСЕ 102 ГОХА»

В лифте было еще и ничего — Малгося только пошатывалась и хохотала — и лишь на дворе почувствовала чудную, нарастающую слабость. Ноги ее, слегка согнутые, поднимались на полметра над асфальтом, голова — та, да — оставалась на своем месте, но вот живот и руки разлетелись в три разные стороны. Ветер был теплым. Несмотря ни на что, стояла весна, и Малгося побежала, чтобы успеть на выступление вместе с ней.

Люцина схватила ее за плечо.

— Не туда! Не туда!

Девицы потащили Малгосю в противоположном направлении. Та — ради смеха — вырывалась и просила вызвать такси, лучше всего, с открытой крышей, чтобы забрать с собой не только их троих вместе с весной, но и всю вроцлавскую ночь.

— Это не так и далеко, — Беата взяла Малгосю под руку, помогла прикурить сигарету. — Тебе будет лучше немного пройтись.

— Немного пройтись — будет лучше, — Люцина шла сзади.

Малгося быстро курила. Вообще-то ей хотелось протестовать, ведь в такси нет грязных луж, шатающихся тротуарных плит и и других — в отличие от них самих — пьяниц. Но туг же идея перестала ей нравиться. Ночь была замечательная, ноги сами вошли в ритм.

Беата с Люциной перебрасывались словами у нее над головой, и Малгосе ужасно хотелось рассказать им чего-нибудь смешного. История сбегала из головы и сердца, чтобы оба ручейка встретились на языке и соединились для того, чтобы сорваться вниз и пропасть. Словно неудачные роды, как будто бы каждый рассказ был ребенком, — размышляла Малгося, — некоторые живут долго или коротко, а другие умирают при родах. Вот только почему я не могу вспомнить ничего смешного? Она не могла, потому что думала про Михала.

— Девки, я должна вам кое-чего сказать. Я страшно люблю своего парня, — прошептала она, сама не зная, зачем.

Охотнее всего она очутилась бы сейчас в его компании, вот так бы прижалась и стояла мгновение, а потом — чего там говорить, сделала бы с ним все, на что до сей поры им не хватало смелости. Трахались бы до самого рассвета, а то и до вечера, пока Михал не превратился бы в тряпку, оставшуюся от человека; в тряпку, которой можно было бы окутаться. Ну да, именно этого сейчас ей и хотелось. Пить, курить и не покидать кровати.