Якобы книга, или млечныемукидва - Антон Павлович Лосевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надо сказать, только тогда я проникся сочувствием и даже пониманием Минора Камоныча, осознавая, чем была обусловлена извечная его пасмурность и небритость. Уже и за собой я улавливал нотки хмурости, хотя первые дня три все это здорово захватывало меня, подобно былой новизне от чтения «БП». Высиживая на совещаниях в офисе, равно как и на выездных сессиях в «Kresty», я старательно слушал, кивал и вникал, получая множество сведений как о сравнительно честном отъеме денег у населения вообще, так и о мобильных разводко в частности. Прилагался, однако, и еще один бонус: в полном объеме открывался мне малознакомый прежде языковой пласт, поскольку в «Kresty» общаться приходилось по большей части с ровнями по статусу, боссами здешних представительств РЦСЧОДН, Шершавым и Крылатым. Последнего, как рассказывал мне однажды по дороге в «Kresty» шеф «ЖКХ-технологий», величали так за несколько удачных побегов из исправительных учреждений по юности, причем никто долго не мог объяснить научно, как ему это удавалось. За такие выдающиеся качества и нарекли его в одних кругах Неисправимым, в других – Крылатым, лишь с годами второй вариант все-таки взял верх. Позже, правда, всплыло, что побеги Крылатого были лишены всякой жутковатой мистики или головокружительной романтики: дело было за богатыми заносами со стороны его еще преуспевающих в ту пору родственников. Героическое pogonjalo, так или иначе, за ним закрепилось.
В первые дни знакомства с Шершавым и Крылатым я отчаянно пытался их в самом буквальном смысле понять, потому как изъяснялись они со мной на сложносочиненной фене, удивляясь тому, что я не всегда улавливаю посылы их речей, заставляя меня, ко всему прочему, чувствовать себя глуповатым иностранцем, сунувшимся в чужой монастырь. Впрочем, понимание друг друга значительно облегчалось общностью целей, а они, как ни странно, были у нас общие – привести в чувства, раскочегарить внутренних манагеров, которые в последнее время совсем уж отбились от рук, играя на понижение, что доставляло ощутимые неудобства и приносило финансовые огорчения всем участникам и соучастникам бизнеса.
Но более всего напрягала, пожалуй, вовсе не занятость или принципиально новый, довольно своеобразный круг общения, а то обстоятельство, что я практически перестал видеться с Афиной и Моникой. Утром, едва успев принять кофе, я убегал на совещания, лишь изредка имея теперь возможность отобедать в столовой, и даже когда таковая возможность представлялась, то обедал я уже в кругу шефов других отделов: обедать с подчиненными в РЦСЧОДН считалось моветоном и «западлом», как чаще выражались сами шефы. И дело состояло в основном в том, что у нас с подчиненными существовали разные уровни допуска к информации, хотя у меня ни разу и не возникало ощущения, что я уже посвящен в какие-то великие тайны, проникнуть в которые не способен своим умом любой желающий со стороны. И еще: в тех редких обедах в столовой от меня не ускользнуло, конечно, что Афина и Моника больше не обедают вместе, примкнув к разным компаниям.
В свой кабинет обычно возвращался я только ближе к вечеру. К тому времени на рабочем столе скапливалась уже внушительная пачка документов, а Афина еще и приносила на подпись добавку; мне вменялось непременно подписать все бумаги до конца трудодня. Довольно скоро практическим путем я установил, что если вчитываться в эти документы, то следует обзавестись раскладушкой и оставаться ночевать здесь же, в кабинете. Поставленную задачу мне значительно затрудняло и то, что документы были составлены на причудливой смеси безупречного официального русского и пресловутой фени, что регулярно ставило в тупик восприятия формулировок. И я с удовольствием привел бы конкретные примеры во всей прямоте цитат, да вот только собственноручно подписанный договор о «неразглашении информации», увы, до сих пор кое-где связывает мне руки и подсушивает язык.
Справедливости ради, в первый же день руководящей работы на выручку мне пришла Афина, ответственная за круговорот документов по офису и популярно растолковавшая, что вчитываться в эту чушь вовсе не обязательно, так как документы сплошь однотипные и в большинстве своем сугубо формальные, а если я удумаю читать все: то в лучшем случае зазря потрачу время, и уж почти наверняка стану тормозить работу всего офиса, что, в свою очередь, вызовет всеобщее неудовольствие, задерживая серьезных и уважаемых людей на работе. Таким образом, Афину в те дни я встречал несравненно чаще, подмечая несколько раз во время нашего совместного присутствия, что отношения между Моникой и Афиной снова заметно остыли: они не смотрели друг на друга, не обедали вместе и совсем не общались. В то же время: если Афина как всегда представала образцом прилежности и приветливости, то веселая прежде Моника бродила какой-то поникшей и потерянной.
Правда, чего уж там, не было у меня больше настроения и желания вникать в сложную проблематику их противоречивых взаимоотношений. Такое бывает, когда лучшую часть времени и сил сжирает обезумевшая работа, когда прошлую пустоту полностью вытесняет настоящая густота.
Голова 30. Медвежья услуга
В тот уик-энд я выбирался в кино аж дважды, оба раза, к слову, не из любви к этому искусству, без великого хотения. В субботу меня затащила на какой-то чрезмерный арт-хаус Афина, в воскресенье на легкую заморскую кинокомедию Моника. Обе картины показались мне слабыми копиями других слабых копий с крепких фильмов старой школы. Хотя, допускаю, что трудности восприятия заключались не в слабой постановке самих картин, а в обострении того чувства, что я вновь угодил в подзабытую западню, в которой любое воскресенье заведомо омрачено подступающим как тошнота понедельником, суббота же отдает уже воскресеньем – предпонедельником. И чувство это, как правило, бывает вызвано не чем иным, как отвращением к работе, причем не работе как таковой, а именно что к своей. После киносеансов я порассказывал и Афине, и Монике, что общение со всеми этими Крылатыми, Шершавыми и Сизыми дается мне очень и очень нелегко, в том числе в силу чудовищной энергетики стен и решеток, а потому с ощутимой уже тревогой я ожидаю предстоящую неделю. Девушки, разумеется, как могли сочувствовали и выказали поддержку, а впрочем, и помочь ведь ничем не могли. В те
