Наследие Божественной Орхидеи - Зорайда Кордова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на все изменения, Орхидея чувствовала, что Ла-Атарасана все еще принадлежит ей. На небольшом валуне на берегу реки она вырезала свое имя, данное ей местными жителями, и когда она гуляла со своей беременной матерью и отчимом, вид валуна заставлял Вильгельма Буэнасуэрте хмуриться.
Орхидее было запрещено ловить рыбу или купаться в реке, особенно в одиночку. Но рыбаки были в курсе. Они охраняли ее больше, чем Буэнасуэрте. И, кроме того, на своем маленьком пирсе она все еще могла поймать рыбы больше всех. Иногда она тайком приносила рыбу домой и отдавала ее Хефите, экономке. Но чаще всего она тащила свое ведро вдоль ряда лачуг и предлагала свой улов вдове Вильяреаль, Хасинто, потерявшему ногу во время войны у границы с Перу, Габриэле, от которой, избив ее, ушел муж. Им было все равно, что от нее пахнет рыбой и тиной. Они благодарили ее, но даже эта благодарность не могла противостоять чудовищному невезению Орхидеи или обращению, которому она подвергалась в доме Буэнасуэрте.
Раз в неделю Вильгельм и Изабелла Буэнасуэрте в обязательном порядке принимали у себя городскую элиту. Адвокатов и врачей. Актеров и футболистов. Послов и художников. Их дом был открыт для блестящих умов. Там бывал Альберто Вонг, философ, который провел целый месяц с Буэнасуэрте, пытаясь сравнить в теории счастье прибрежного населения и населения более холодных регионов. Бывал поэт-социалист из Боливии, который каждый ужин громко спорил с Вильгельмом, а потом смеялся между затяжками сигары до поздней ночи. В то лето, когда Орхидее исполнилось пятнадцать, он поделился с ней своими сигарами и написал несколько стихотворений о ее коже, волосах и губах. Мать запирала Орхидею каждую ночь, хотя та еще не проявляла интереса к мужчинам; она слушалась мать и проводила время в заботах о своих четырех братьях и сестрах.
Семья Буэнасуэрте-Монтойя была многочисленной. Изабелла забеременела в первую брачную ночь и не переставала беременеть, пока ее шестой ребенок, Ана Крус, не родился преждевременно и вместе с младенцем не выпала матка.
К рождению шестого ребенка Изабелла вполне освоилась с ролью жены знаменитого инженера. Она все еще была красавицей, теперь пухленькой и нежной, как миндальные макарон, которые Вильгельм однажды привез ей из Парижа. Она не поправляла своих гостей, когда те принимали Орхидею за горничную. Она никогда не позволяла Орхидее сидеть на торжественных обедах и не одевала ее в слишком красивые платья, чтобы мужчины на нее не заглядывались. Возможно, в каком-то смысле Изабелла верила, что защищает свою первую дочь от жестокости мира, частью которого она стала. Но первые проявления жестокости, с которыми столкнулась Орхидея, исходили от самой Изабеллы.
В четырнадцать лет Орхидея все еще ходила на реку, и однажды ее мать пришла на берег, вырвала у нее из рук сеть и бросила в воду, где она запуталась в зарослях тростника и утонула. После этого Орхидея по-прежнему приходила к берегу реки и стояла у пирса, но не ловила рыбу. Она ни с кем не разговаривала. Просто смотрела на лодки, корабли вдалеке и облака, закрывающие горизонт Гуаякиля и Дурана на том берегу.
Летом, когда Изабелла родила Ану Крус, к ним приехала погостить семья Вильгельма, и у Орхидеи пропала всякая возможность бывать на реке. Вместо этого она целыми днями ухаживала за страдавшей коликами Аной Крус. Ей пришлось уступить свою комнату гостям и спать на раскладушке в детской. Когда Орхидея не заботилась о ребенке, она помогала Хефите во всем – от чистки картофеля до забоя двух дюжин индеек. Она убирала весь дом, но, как только она кончала мыть полы, кузины Буэнасуэрте, Мила и Мари, проходились повсюду в грязных ботинках. Они бросали ей свое чертово нижнее белье для стирки, когда ловили ее во внутреннем дворе. Они рассказали Вильгельму-младшему и Мариселе, что кожа у Орхидеи из полированного дерева, как у марионетки, и не может кровоточить, и те проверили эту теорию, щипая ее до крови своими зазубренными, обкусанными ногтями. Мила и Мари оставались жить у Буэнасуэрте два года.
Есть люди, которые рождаются злыми, и люди, которые этому научились. Ее братья и сестры сочетали в себе и то, и другое. Орхидея родилась прóклятой и брошенной на произвол судьбы, но, по крайней мере, не злой. И оставалась такой. Ее братья и сестры – хотя им было всего от шести до одного года – были ее личными демонами. Они носились с красными от жары лицами, следуя примеру своих говорящих по-немецки родственниц и повторяя все возможные оскорбления в адрес сводной сестры.
Однажды Вильгельм-младший, отказываясь одеваться в школу, столкнул Орхидею с лестницы. Врач, который пришел на дом, сказал, что у нее сотрясение мозга и вывих лодыжки, и ей нужно отлежаться. Изабелла упрекнула Орхидею в том, что она такая неуклюжая. Через месяц у них был праздник, к которому нужно было готовиться. В течение двух недель, которые Орхидея должна была провести в постели, Вильгельму было поручено носить еду своей сестре.
– Она мне не сестра. – Он повторял слова, которые слышал от своего отца. – Она выродок.
Но мальчику все равно пришлось идти. Он оставил ей еду за дверью детской и от скуки решил сделать блюдо более интересным. Нашел в отбросах хребет рыбы и добавил его в суп в качестве украшения.
После этого Орхидея, хромая, стала сама спускаться на кухню за едой три раза в день. Она ничего не имела против, потому что так она могла сидеть в цветнике во внутреннем дворе. Только там, в объятиях Орхидеи, раскачиваясь взад-вперед в гамаке, под модные болеро из потрескивающего радио, Ана Крус не плакала.
Девятого октября, в День независимости Гуаякиля, улицы были заполнены автомобилями и гуляющим народом. Фейерверки вырывались из переулков и с углов улиц. Голубой с белым флаг Гуаякиля гордо развевался перед домом Буэнасуэрте. На празднике присутствовали все значимые лица города.
Наверху, в детской, после готовки, уборки и купания Аны Крус, Орхидея завершала отделку платья, которое шила не одну неделю. Она использовала старую швейную машинку матери и выкройку. Орхидея потратила бóльшую часть своих сбережений на покупку ткани у белошвейки в Лас-Пеньяс. Атлас глубокого синего цвета, который поблескивал в свете свечей. Она пришила хрустальные звезды по талии, будто это был пояс.
Орхидея собрала кудри в элегантный пучок, как прима-балерина, отполировала ногти и намазала лосьоном загорелые руки и икры. Кружась по комнате, Орхидея напоминала ночное небо. Она слышала музыку и представляла, как хлопает
