Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836) - Паола Буонкристиано
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этом деле есть еще двое свидетелей, блещущих своим отсутствием: во-первых, это приходский священник церкви Сант-Андреа делле Фратте, падре Луиджи Мария Канестрари из ордена минимов Сан-Франческо ди Паола, теолог из Марке и довольно известная в Риме того времени фигура199. Кто же, кроме приходского священника – лица, ответственного за составление подушных списков, духовного стража и наставника жителей его прихода, мог бы лучше произнести беспристрастное суждение относительно безупречной нравственности некоторых фигурантов дела, в частности, Кипренского, которого Канестрари, конечно, должен был знать? Во-вторых, это медик, лечивший Одоардо, поскольку для следствия сведения о состоянии его здоровья – то есть действительно ли он страдал гонореей, – несомненно, оказались бы полезными.
Далее, нелишне было бы уделить больше внимания единственному официальному донесению о происшествии, отчету префектуры Колонна, составленному 1 апреля. Согласно показаниям Мазуччи, к тому времени, как он пошел в префектуру Колонна, представители власти уже были в курсе дела и приняли необходимые меры для предварительного осмотра места происшествия; из свидетельских показаний Винченцо также следует, что ранним утром на место происшествия явился инспектор районной полиции. Учитывая то, что даты протоколов, содержащихся в следственном деле, за исключением показаний Маргериты, начинаются со 2 апреля, когда в госпитале был допрошен Одоардо, который тогда не сообщил ни о жаровне, ни о свече, мы должны задаться несколькими вопросами: кто столь быстро успел проинформировать префектуру Колонна о несчастье? И кто именно подразумевается под «сведущими лицами», от которых префектура получила содержащиеся в отчете сведения? Безусловно, ими не могли быть ни госпитализированные Одоардо и Маргерита, ни Винченцо, ни сам Мазуччи. И как случилось – если верить утверждениям, что в квартале судачили о причастности Кипренского к этой трагедии и о его предшествующей связи с Маргеритой – то, что в отчете об этом не упомянуто ни словом? И почему, если «глас народа» твердил о нападении на бедную женщину, это не было принято во внимание и причиной несчастья была сочтена свеча, принесенная Маргеритой?
Правда, в момент составления протокола вопрос о том, что это могло быть убийством, еще не стоял. Однако в свидетельских показаниях свеча впервые возникла только 18 апреля, во время допроса, которому Одоардо подвергся уже в тюрьме. В этом случае, однако, он утверждал, возможно, основываясь на слухах, что платье Маргериты нечаянно загорелось от жаровни, между тем в показаниях от 2 апреля он стоял на том, что не представляет себе, как могло случиться это несчастье. Вспомним также показания, данные Винченцо 29 апреля со слов Кипренского, с которым растиратель красок говорил утром 1 апреля, а именно, что
<…> поименованный хозяин уверял, что это был подлинно несчастный случай, поелику женщина явилась с кровли на чердак, имея в руках горящую свечу, и то же сказывал ему тем самым утром помянутый Одоардо, что она случайно подожгла свою одежду.
Согласно тому же Винченцо, Кипренский «советовал Мазуччи поставить о том в известность полицию», но Мазуччи отказался, ссылаясь на поздний час и необходимость безотлагательно оказать помощь обоим пострадавшим от ожогов. Может быть, это сам художник и был тем «сведущим лицом», которое дало властям первые пояснения, но его показания не были официально запротоколированы и занесены в отчет? Это предположение могло бы объяснить, почему Кипренский фигурирует в донесении префектуры только как работодатель Одоардо и съемщик квартиры, в которой случилось несчастье.
И еще один момент заслуживает внимания – а именно участие в расследовании инспектора района Треви Никола Спада. Не совсем ясен мотив, по которому к делу был привлечен представитель другой префектуры – привлечен достаточно быстро и только лишь для того, чтобы найти и приобщить к делу одежду жертвы200: муж Маргериты, признанный пострадавшей стороной, проживал и позже в районе Колонна, тогда как госпиталь Делла Консолационе относился к району Рипа. Возможно ли, что Кипренский, при поддержке кого-нибудь из именитых друзей, мог обратиться к князю Альбани с просьбой послать свое доверенное лицо в помощь следователям района Колонна? И в этом случае он мог руководствоваться двоякого рода побуждениями: или он попытался, что называется, спрятать концы в воду, или, напротив, стремился сделать следствие вполне беспристрастным.
Но в конечном счете нужно уступить очевидности и признать, что для установления окончательной истины нам не хватает безусловных фактов: обнаруженные материалы дают возможность лишь для того, чтобы высказать более или менее правдоподобные предположения. Но один вопрос все же возникает изначально: зачем было художнику-иностранцу, чья международная известность и карьера были на взлете, который имел дружеские отношения с влиятельными людьми, пятнать себя столь ужасным преступлением, тяжесть которого усугубляется еще и ничтожными мотивами? Судя с непредвзятой точки зрения, мы не увидим в характере Кипренского никаких преступных наклонностей, и результаты следствия, которое практически исключило возможность вовлеченности художника в это преступление, вероятно, не были обусловлены вмешательством в него посторонних лиц: в целом он был оправдан как фактически непричастный. Роль убийцы больше подходит лишенному предрассудков Одоардо – но не забудем и о Маргерите, может быть, случайной жертве не столько любовника, сколько собственной навязчивой идеи.
В период между французским владычеством и урегулированием 1832 года в Папской области снова вступил в силу уголовный кодекс, обнародованный полувеком раньше201, в котором было предусмотрено наказание «лишением жизни всех тех, кои совершили смертоубийство, хотя и непредумышленное, будучи движимы побуждениями зверскими или же безрассудными» (статья 54 «Смертоубийство по причине зверства или безрассудства»). «И буде смерть воспоследовала от раны нанесенной, преступника надлежит карать лишением жизни <…> ежели только смертоубийству не сопутствовали таковые обстоятельства, кои могли бы склонить душу Его Святейшества ко уменьшению той кары» (статья 53 «Смертоубийство предумышленное, такоже и по ошибке»). Допустим, что Одоардо был признан виновным не в «предумышленном», но в «ненамеренно совершенном» убийстве, – тем не менее если его мотив (то есть стремление наказать Маргериту за то, что она его заразила) был бы признан «безрассудным» (то есть несоразмерным ее вине), мужчину приговорили бы к смертной казни; в случае
