Жизнь, которую стоит прожить. Альбер Камю и поиски смысла - Роберт Зарецки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В конце 1941 года, еще живя с Франсиной в Оране, в квартире ее родителей, Камю записывает в дневнике, что великие произведения искусства нередко появляются в дни исторических потрясений. Упоминает Шекспира, Мильтона, Рабле и Монтеня[260]. Последний, отец жанра эссе, сопровождал Камю большую часть его жизни. Редактируя Alger républicain, тот играл с цензурой в кошки-мышки, без ссылки на источник вставляя в газетные материалы цитаты из Монтеня, которые неизменно вымарывались цензорами как опасные для общественных нравов. В начале 1947 года, уехав в Альпы подлечить больные легкие, Камю каждый день находил время для чтения «Опытов»[261].
Неудивительно, что его особенно трогали размышления Монтеня о смерти. «Он говорит удивительные вещи о своем страхе смерти», – пишет Камю в дневнике после прочтения «О том, что философствовать – это значит учиться умирать». Полжизни страдавший туберкулезом, он очарован многократными стычками Монтеня со смертью. Литератор XVI века, находившийся под влиянием стоиков, пытался одолеть страх смерти, лишив ее таинственности и сделав частью житейской рутины. «Неизвестно, где поджидает нас смерть; так будем же ожидать ее всюду». Но не просто ожидать: Монтень считает, что человек должен быть чем-то занят в мире в момент, когда смерть придет за ним. «Я хочу, чтобы <…> смерть застигла меня за посадкой капусты, но я желаю сохранить полное равнодушие и к ней, и, тем более, к моему не до конца возделанному огороду»[262].
Камю знал, что, прежде чем удалиться к себе в замок и заняться литературой, Монтень состоял на государственной службе. Он не только был судьей в парламенте Бордо и мэром этого города во время вспышки бубонной чумы, но и играл роль посредника в дни куда более страшной и упорной эпидемии: французских религиозных войн. Его редкая способность оставаться над схваткой и, как будто, невосприимчивым к тем страстям, что толкали на кровавые бесчинства и католиков, и гугенотов, делала Монтеня бесценным собеседником как для лидера протестантов Генриха Наваррского, так и для Екатерины Медичи, матери католического короля Генриха III. Закономерным образом за те же самые качества фанатики с обеих сторон считали Монтеня смертельным врагом: и протестантские, и католические радикалы не раз угрожали ему, преследовали и заключали в тюрьму.
Рожденный в католической семье (возможно, с еврейскими корнями), принявшей затем протестантскую веру, Монтень знал оба лагеря, но отказывался признавать правду только за одним из них. Поражаясь убежденности каждой из сторон в своей правоте и потрясенный тем, что противники творили ради убеждений, он не отступался от верности требованиям разума и истины. «Посмотрите, с каким потрясающим бесстыдством мы обращаемся с божественным промыслом: как святотатственно мы то отвергаем, то вновь принимаем его, в зависимости от позиции, которую нам случается занимать во времена теперешних общественных потрясений»[263] – восклицает Монтень.
Но если бы речь шла только об аутодафе! Жестокие убийства с обеих сторон ужасали еще больше. Тело протестантского лидера адмирала де Колиньи, убитого ударом меча в лицо, выбросили из окна на мостовую, обезглавили, обезобразили, повесили и затем сожгли. Не менее страшная участь постигла и рядовых протестантов. Человек по имени Матюрен Люссо был убит на пороге, когда открыл убийцам дверь. Затем убили выскочившего на шум сына. Жена Матюрена, спасаясь от убийц, выпрыгнула из окна и сломала ноги. Толпа протащила ее по улице, отрубила руки и насадила на кол. Несколько дней ее руки глодали бродячие собаки[264].
Эти события ужасали Монтеня, и, несомненно, это они побудили его написать эссе, посвященное теме жестокости: «Я не в состоянии был поверить, пока не увидел сам, что существуют такие чудовища в образе людей, которые готовы убивать ради удовольствия, доставляемого им убийством, которые рады рубить и кромсать на части тела других людей и изощряться в придумывании необыкновенных пыток и смертей; при этом они не получают от этого никаких выгод и не питают вражды к своим жертвам, а поступают так только ради того, чтобы насладиться приятным для них зрелищем умирающего в муках человека, чтобы слышать его жалобные стоны и вопли. Вот поистине вершина, которой может достигнуть жестокость»[265].
Пять веков спустя события в Алжире показали, что человечество совсем не изменилось. «Продолжая улыбаться, Ша… поднес к моим глазам зажимы электродов. Это были маленькие, блестящие, продолговатые, зубчатые стальные зажимы <…> Ша… прикрепил один из них к мочке моего правого уха, а другой – к пальцу правой руки. В то же мгновение я рванулся от боли и закричал во весь голос <…> Возле моего уха сверкнула электрическая искра, и у меня началось сильное сердцебиение. Я кричал и извивался, рискуя нанести себе увечья, а Ша… державший в руках магнето, все пропускал через меня ток»[266]. В 1958 году Editions de Minuit, родившееся в 1942-м как подпольное издательство, верное делу освобождения Франции, опубликовало книгу Анри Аллега «Допрос». История Аллега – рассказ от первого лица об аресте и пытках в застенках «парас» (французских десантников), подавлявших алжирское восстание – всколыхнула нацию, которая до выхода книги (и безуспешных попыток правительства ее запретить) старалась закрывать глаза на этот конфликт. Не прошло и двадцати лет с тех пор, как нацистские оккупанты с французскими коллаборационистами в обреченных на провал попытках подавить Сопротивление пытали и убивали французов сотнями, и вот уже Франция с теми же целями пытает алжирцев. Как отмечал Аллег, «мое дело вызвало бурную реакцию общественности. Но оно не является исключением»[267].
Французские военные оправдывали применение пыток простыми и убедительными доводами: страна ведет войну против террористической организации, в результате действий которой погибли сотни ни в чем не повинных французов, в том числе женщин и детей. Информация, полученная от пленных террористов или их пособников, спасает жизни. Марсель Бижар, полковник, кардинально поменявший тактику французских войск в Алжире и в то же время развернувший систему применения пыток, считал, что умышленное и методичное причинение боли противнику – «необходимое зло». Чтобы подчеркнуть серьезность намерений французской армии,
