Площадь - Чхе Ин Хун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вам можно вставать с постели?
Ответила медсестра:
— Нет, у него строгий постельный режим. Ему лежать без движения еще целую неделю.
— Ну, тогда снимемся вместе через неделю. Мы снова придем.
Менджюн заулыбался и согласно закивал. Девушка, с трудом сдерживая смех, закусила губу, выдернула из букета, который держала в руках, несколько цветков и поставила в вазу с водой на тумбочке.
Артистки вышли, и сразу же из-за двери палаты послышался их звонкий смех. Они отводили душу. Повеселев, Менджюн придвинул вазу: садовые колокольчики, свежие, будто только что сорванные. Он глубоко вдохнул, в груди что-то шевельнулось. Улегшись поудобнее, снова закрыл глаза. Такое милое лицо с ясными выразительными глазами. Кто она? Артистка? Певица? Смутная тревога охватила его. Это от одиночества. От одиночества он упал с лесов. От одиночества приставал к незнакомым девушкам с просьбой сфотографироваться вместе. Когда-то они с Тхэсиком, братом Еньми, шутили по поводу и без повода: «Это от одиночества». Безоблачная юность, беспричинный смех, веселые шутки. До слез захотелось вернуться в это недалекое прошлое, с головой окунаться в волны океана беспечности и благополучия. Что его ждет? Будущее покрыто мраком. Черт возьми, неужели кому-то надо, чтобы в своей собственной стране люди жили, как изгои с печатью проклятия на лбу, чтобы они сохли на корню, как хлеба в засуху? Самодовольное лицо редактора газеты маячило перед глазами, так и хотелось смахнуть его рукой. Никак не забыть его нравоучений, общую атмосферу на редколлегии, когда его «обрабатывали» как «чуждый элемент». Менджюн так ничего толком и не понял. Острие критики на том собрании было направлено против его аполитичности, мещанства и идейной слепоты. Но ведь другие сотрудники редакции в этом отношении ничуть не лучше, разве только дружат с главным. Наоборот, в них можно найти почти все худшие человеческие качества — лгуны, лентяи, без Бога в душе, всегда готовые к предательству. Менджюн сознавал, что он для них — инородное тело. И дело тут не в аполитичности. Их не устраивал он сам, его отрицание казенщины, формальных отношений между людьми. Именно этим определяется успех или неуспех индивида, его место в общественной жизни. В этом и заключается контрреволюционность северокорейского строя. То же буржуазное общество, но в тоге из революции и народовластия. Парад снобизма. Партийцы, отвыкшие включать в работу собственные мозги, с психологией типичных буржуазных клерков. А если кто не такой, то это только внешне так кажется.
Дверь слегка приоткрылась, и в палату заглянула старшая медсестра в очках:
— Товарищ Ли Менджюн, вам сегодня везет. Фея удачи обратила на вас внимание.
Стрельнув глазами, она с шумом захлопнула дверь. Было слышно, как удаляются несколько человек.
Так он познакомился с Ынхэ. Она была балериной, работала в Государственном театре. Самым большим хореографическим коллективом в Пхеньяне была студия танца Чхве Сынхи, отошедшей от классических традиций. А Ынхэ танцевала в группе классического балета, которой руководила Анна Ким, кореянка из Советского Союза. Все звали ее «товарищ Ким» или просто «Анна». Анна благоволила к Ынхэ: называла «моя Маша» и всегда, бывая в театре, старалась с ней повидаться.
Менджюн отошел от окна, и, вернувшись к столу, раскрыл портфель. Из маленького блокнота извлек фотокарточку и внимательно всмотрелся. Снятая в больничной палате в косых лучах вечерней зари, она выглядела роскошной фотооткрыткой. Менджюн снова положил фото в блокнот и защелкнул портфель. Опять принялся за заметку но в голову ничего путного не приходило. Маньчжурские степи, N-ский уезд, корейский колхоз. В целях увеличения производства сельхозпродукции, особенно зерновых, китайская сторона организовала здесь корейский колхоз, на довольно выгодных для корейцев условиях. Сельскохозяйственные машины применялись, но в ограниченном количестве и только на суходольных полях, а заливные рисовые поля обрабатывались вручную, по старинке. Хозяйство считалось коллективной собственностью, но фактически колхозники не распоряжались результатами своего труда. Менджюн приехал сюда на неделю с редакционным заданием написать очерк.
Вначале его привлекла идея бесплатного путешествия. Он по-детски обрадовался, узнав, что предстоит поездка по Южно-Маньчжурской железной дороге. У него было смутное воспоминание о закате солнца на бескрайней равнине, который он видел, путешествуя в детстве, когда с родителями жил в уезде Енгиль, до Пончхона. Также перехватило дыхание и сейчас, когда он вновь увидел этот закат. Поезд шел и шел, а равнина не кончалась. Говорят, раньше эта огромная территория принадлежала Восточному колониальному акционерному обществу Хорошо, что теперь ее возвратили законным хозяевам. Однако насколько ему удалось узнать, только пять из десяти северокорейских крестьян одобрили земельную реформу. Поначалу он удивился. Люди получили землю бесплатно и не рады? Причину он вскоре узнал: крестьяне не были вольны распоряжаться этой землей. Купля и продажа запрещались. Земля стала собственностью государства, и крестьянин продолжал оставаться арендатором, но уже не у помещика, а у государства. Положение горожан, по его мнению, было не лучше. Как бы человек ни работал, теперь у него не было никакого шанса стать «богатым». Государство прилагало для того все усилия. На базаре продавались все те же японские одежда и посуда. Того, что распространялось через потребительские кооперативы, либо не хватало, либо это были старые вещи. Уставшие от обещаний повысить их благосостояние, рабочие «добровольно» и безвозмездно трудились во имя выполнения и перевыполнения народнохозяйственных планов. Утверждалось, что в Народной Республике все хорошо, но если посмотреть вокруг, не было ничего.
Все личные устремления стали табу. Облако этих табу и порождало тот тяжелый воздух, которым дышало северокорейское общество. Ярмо с надписью «хозяин страны» висит на шее народа, и тяжелый кнут постоянно подхлестывает этого «хозяина» со словами: «Ты — хозяин, все — твое. Ты работаешь на себя, так не ленись!» Все равно, как если бы рабочий скот был объявлен хозяином, и уже в этом качестве тащил свою повозку, куда ему велят. Ну завоевал ты первое место в соревновании, все равно премии не видать. Партия приказывает работать, мы делаем вид, что работаем. Как вышло, что светлая мечта человечества вдруг обернулась бесовским шабашем? Люди не могут этого понять и все надеются, что не сегодня-завтра ярмо свалится само собой и они заживут. На Площади были одни марионетки, людей не было. Иногда казалось, что удалось встретить человека, но при ближайшем рассмотрении оказывалось, что это всего лишь напоминающий человеческую фигуру верстовой столб. Ему просто необходимо было встретить человека. И вот ему повезло. Менджюн смог поверить в то, что он сам
