Смешно или страшно - Кирилл Круганский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А Одри? ― спросил я.
– Он заранее запросил. Далее. Подъем в восемь, завтрак в девять в столовой: это отдельное здание, я покажу. В десять часов первый урок. В одиннадцать тридцать ― второй. С часу до двух ― прием пищи. В два тридцать ― третий урок. В четыре ― четвертый. Дальше у всех свободное время. Можно читать. В пять чай. В семь тридцать ужин. Еще можно чай или кефир на ночь.
– Как в больнице, ― пошутил я, ― я лежал.
– Я тоже, ― обрадовался он, ― после Порт-Артура.
Дружба с учителем истории не пропала для меня бесследно. Я не помнил про Порт-Артур наверняка, но был уверен, что он случился не вчера. Почему же Всеволод Федорович сказал “Порт-Артур”. Может, оговорился.
– Эх, Порт-Артур, Порт-Артур, ― повторил он, и я понял, что это уж без ошибки. “Ладно, ― решил я, ― познакомимся еще ближе, спрошу”. Всеволод Федорович продолжал:
– Девочек выводить за забор нельзя. Приказ господина Ставнина. Все наказания осуществляю я.
– Какие наказания?
– А как же? Она кто? Она девчонка. Ей юлить охота, а работать неохота. Тогда прихожу я с розгами.
Я удивился:
– Вы порете их розгами?
– Точно так. А без розог-то путного не выйдет. Вот Фердинанд Семенович, который по языкам, тоже поначалу смеялся: “Ха-ха-ха, Всеволод Федорович, ви есть большой шутник”. А на втором же занятии Дашенька его за руку укусила, так он сам просился ее пороть. Но нельзя. Как уже говорено: порю только я. Так что, милый друг, не торопитесь Всеволода Федорыча осмеивать.
– А… господин Ставнин одобряет это? ― спросил я.
– Всецело. Поэтому случись что, у вас в спортивном зале на стене есть красная кнопка. Жмете ее, прихожу я, приношу розги.
Я не знал, что и думать. Мне, конечно, не были милы такие методы, да и попробуй ударь кого-нибудь в школе. Сразу Магадан улыбнется тебе. Но с другой стороны: непослушных детей хватало, а Ставнин торопился. В конце концов, и деньги платил он. Я настроился справляться без рукоприкладства. Пусть другие об этом просят, я отучу положенное время и поеду домой. Заработаю тысяч двести, еще в Лоо съезжу или в Пицунду перед новым учебным годом.
– Мы пришли, ― сказал Всеволод Федорович. Пока я размышлял о воспитании и отпуске, мы вышли к пансионату. Это было облезло-голубое здание. Перед ним, по правую руку от меня, стояли пять свежих деревянных домишек в один этаж. Четыре одинаковых и один побольше.
– Четыре для учителей, и один ― столовая, ― объяснил Всеволод Федорович.
– А вы где живете?
– А у меня в будке постелено. А повара, уборщицы в столовой же и живут. Ваш дом вот этот, самый крайний.
Мы подошли к дому, он открыл дверь ключом и отдал его мне.
– А где девочки? ― спросил я.
– У них сейчас ужин. Они едят в главном корпусе. У них там стол, постель и классы. Вы располагайтесь, переодевайтесь и идите ужинать в столовую. А утром вот здесь (он показал рукой на стенд) будет расписание. Завтра я отведу вас на ознакомительный урок. До завтра.
– Спасибо вам, ― сказал я, ― до завтра.
– Солдат, честь!
Солдат сел и подал мне правую лапу.
– До завтра, Солдат.
***
Меня не назовешь необщительным: учителю поневоле приходится поговорить здесь, обсудить там. Но и душой общества меня не выберешь. Поэтому я немного нервничал перед знакомством с другими учителями. Все-таки одно дело ― преимущественно женский коллектив, в котором я вращался в школе. Женщины ― ласковые, любящие существа. А мужчины… Кто знает, что у них на уме. Хорошо, если ничего. А если лидерство? То-то же.
Мой домик был внутри весь деревянный, вроде дачки. Прихожая, просторная комната с кроватью, столом, стулом и шкафом, ванная. На полке книги. На стене ― картина: сосредоточенная девушка в платье несет поднос с кружкой и стаканом.
Я умылся и прикинул, стоит ли надеть новые спортивные штаны. Те, что украшали меня сейчас, выигрышно смотрелись с рубашкой и, подумав, я не стал нарушать стройности. Я вышел из дома, закрыл дверь и направился в столовую. Она была метрах в ста от моего нового жилища. Три раза по тридцать метров плюс еще немного.
Поднявшись на деревянное крыльцо, я открыл дверь. В столовой тоже преобладало дерево. Сначала шла маленькая комнатка с раковинами. Я снова помыл руки и вошел в следующую дверь. На меня тут же повернулись три приятных на вид человека. Потом мы обменялись именами, но я сначала опишу их, чтобы не забыть это сделать.
Первым сидел Ролан Петрович, учитель танцев, тонкий брюнет, со страстным взглядом. Я подумал, что таких нельзя пускать на выпускные балы: слишком много беременностей навалится потом на недавних одиннадцатиклассниц. Следом сидел Фердинанд Семенович, грузный, с красивыми усами. Таких на выпускные можно было заводить толпами: кому нужен умный человек среди геенны молодежных танцев. Напротив них находился Альберт Сергеевич ― педагог по вокалу. Он был одет лучше всех: в белой рубашке и бархатной бабочке. Не успел я придумать, как соотнести с выпускными балами его кандидатуру, как все трое побросали десерт и бросились ко мне навстречу.
– Дорогой вы мой…
– Как же мы вас…
– Ну, наконец-то…
– А то все…
– Знаете, как уныло в домино втроем…
– Теперь-то…
– Ого…
Мужчины казались приличными. Во всяком случае не злыми. После рассказа Всеволода Федоровича я рассчитывал увидеть кровожадных монстров, а встретил почти приятелей. Они быстро усадили меня за длинный стол поближе к себе, а Альберт Сергеевич подошел к окошку выдачи и пропел:
– Стаканыч, еще одну порцию.
Стаканычем они звали повара.
Учителя отставили десерты и ждали, пока я съем свой ужин. Рука Ставнина чувствовалась и тут: мне подали хороший бифштекс с кровью, пюре с нежным грибным соусом и легкий овощной салат. Было так вкусно, что я спросил:
– А выпить здесь никак?
– Ну что вы, кто ж даст, ― сказал Ролан Петрович. Он оглядел учителей.
– Ха-ха-ха, ― не выдержал Фердинанд Семенович, ― ви есть большущий актер, Ролан Петрович.
И он достал из-под стола литровую бутылку коньяка.
– Посуду, ― пропел Альберт Сергеевич в окошко.
– Стаканы потом вернете, ― раздался голос из недр кухни.
– Вот за это мы его и нарекли Стаканычем, ― засмеялся Альберт Сергеевич.
Пока он разливал коньяк, я съел что-то, что мои новые друзья называли мусс.
– Только смотрите, ― предупредил меня Ролан Петрович, ― не проговоритесь охраннику про коньяк. Он тут же
