Смешно или страшно - Кирилл Круганский

– Вот такие они: Дашенька, Катенька и Дианочка. Красавицы. Ну, идите завтракать. А в десять будьте в спортзале. На время занятий я прихожу сюда, если вдруг вы нажмете на кнопку, тут же явлюсь.

Я пошел завтракать. Омлет не пролазил. Я заливал его какао, и тогда он неохотно, но соскальзывал вниз. Во мне шевелились давно забытые чувства: неужели? неужели снова они? Остальные учителя еще не поднимались. Я кое-как поел, пошел к себе, проверил молнии на карманах спортивных штанов, заново завязал шнурки на кроссовках. Больше особо делать было нечего. Я попробовал вспомнить какие-нибудь сложные случаи, учеников-хулиганов, но не мог. Все тянулось как-то ровно. Наверное, физкультура была таким предметом, где трудновато выявить протестующего. Это вам не литература, где можно кричать, что Маяковский идиот1. Канаты на моих уроках никто не поджигал, мячей не резал… А вдруг это из-за моего авторитета? Да, ну, какой там… Я еще раз об этом подумал и немного приободрился. Может, и с этими девочками все сложится неплохо.

Без десяти десять я пошел в зал. Еще раз осмотрелся. Турник из стены, мячи, “козел”, железные обручи, гантели. Их я давно знал и в некоторой степени любил. Теперь нужно было, чтобы и девочки их оценили. Без двух десять Всеволод Федорович привел их, пожелал мне удачи и кивнул на кнопку в стене. Мы остались одни. Вчетвером. Я неожиданно понял, что девочки были в тех же платьях и обуви, что и после столовой. Они молча смотрели на меня. Красивые, бледные, воинственные. Прозвенел звонок.

– Давайте знакомиться, ― сказал я то, что заготовил.

– Дашенька, ― сказала самая красивая.

– Дианочка, ― сказала самая маленькая.

– Катенька, ― сказала самая высокая и крупная.

Я назвался тоже.

– А почему вы в такой одежде? Разве вы не знали, что у нас физкультура?

– А нам пох…, ― начала Дианочка, но Катенька одернула ее, ― нет у нас другой одежды. Мы, видите, в девятнадцатом веке живем.

Ее подруги засмеялись.

– Ладно, давайте попробуем пробежаться.

Я достал секундомер.

– Пять минут вокруг зала.

Я свистнул в свисток. Девочки побежали. На них было страшно смотреть: каблуки тяжело стучали по деревянному полу, они придерживали шляпки, веера болтались на руках.

– Так, стоп, ― скомандовал я.

– Я ногу натерла, ― сказала Дианочка.

– Снимайте шляпы, перчатки и ботинки.

Девочки переглянулись.

– Нам нельзя.

– Под мою ответственность.

– Ага. Мы сейчас снимем, а нас выпорют.

– Не выпорют, никто не узнает.

– Спасибо. Заботливый. Знаем мы, проходили. За полгода наелись уже.

– Да я…

Но с Дианочкой уже случилась истерика.

– Свалился к нам тут. Нам этих троих недостаточно, что ли? Тоже хочешь нас за жопу ущипнуть? Давай. Ага. Там под платьем еще две нижних юбки, пока доберешься, весь интерес простынет.

Катенька с Дашенькой смотрели то на меня, то на нее, пытаясь успокоить. Я застыл, не зная, куда податься. Дианочка кричала:

– Непослушная? А ты посиди здесь, посиди. Сам-то в штанишках приперся. Легко тебе шагать? В камзол не хочешь переодеться.

Я, наконец, повысил голос:

– Прекратите кричать. Я тут учитель, в конце концов.

– А, учитель. Ну, жми, учитель, жми.

Она показала на кнопку.

– Дианочка, не надо, ― сказала Дашенька.

– Что не надо? Он же учитель! А мы не даем вести урок. Жми, скотина. Не хочешь, ну так я сама нажму.

И ко всеобщему ужасу она подбежала к стене и нажала на красную кнопку. Всеволод Федорович явился так быстро, как будто отдыхал за дверью. Он держал в руке длинный ореховый прут.

– Я же говорил, ― победно обратился он ко мне, ― которая? А, ты!

Катенька и Дашенька пугливо жались друг к другу, а Дианочка не думала и сопротивляться. Всеволод Федорович схватил ее за руку и потащил к “козлу”. Она вдруг истошно закричала:

– Просрали вы русско-японскую, Всеволод Федорович, просрали!

– Ах, ты маленькая сволочь. На императора Мэйдзи работаешь?

– Портсмутский мирный договор! Портсмутский мирный договор!

Дианочка продолжала орать. Всеволод Федорович впал в бешенство. Он бросил Дианочку на “козла” и задрал на ней платье. Стащил одну юбку, вторую. На пол полетели ослепительно-белые панталоны, чулки. Дианочка лежала босая, с бледно-синими худыми ягодицами. Если бы я увидел эту картину в кино или в голове, я бы приободрился. Но тут была жизнь или даже сильнее сказать ― реальность.

Всеволод Федорович приступил к наказанию. Он высоко занес свою мощную руку и ударил прутом Дианочку. Она хотела сдержаться, но вскрикнула, как будто тотчас же устыдившись своей несдержанности. Всеволод Федорович ударил второй раз, третий, четвертый. На ягодицах проступили тонкие розовые полосы, которые в общем ей даже шли. Дашенька почти плакала. Катенька стояла молча. Неожиданно для себя я шагнул к Всеволоду Федоровичу.

– Вы победили, ― громко крикнул я, ― Порт-Артур наш!

Он остановился. Пот заливал ему раскрасневшееся лицо. Он посмотрел на меня. Снизу мой взгляд манили ягодицы Дианочки, но я упорно смотрел в глаза Всеволода Федоровича. Он улыбнулся.

– С вами приятно иметь дело, ― сказал он. И вышел.

Девочки помогли Дианочке встать и одеться, укрыв ее платьями.

– Я поговорю с… кем-нибудь, чтобы вам разрешили заниматься в кроссовках, ― сказал я. ― Давайте теперь просто проведем разминку. Дианочка, можешь сесть, не занимайся с нами.

– Ага. Сам сядь. У меня там кровавое озеро Байкал. Куда садиться-то?

Меня задели ее слова. Как будто это я раскричался пять минут назад. Но я промолчал. Мы покрутили руками, поприседали, потянули ногу, потом оставшуюся. Покидали баскетбольный мяч в кольцо. Девочки выполняли команды молча, как машины. Они немного раскраснелись, но по-прежнему были угрюмы. Общение не задалось. Когда прозвенел звонок, снова пришел Всеволод Федорович и отвел девочек в другой класс. Я поймал его в коридоре.

– Всеволод Федорович, ― сказал я, ― хочу поговорить с вами. Как вы думаете, возможно ли достать девочкам кроссовки? В их несгибаемых ботинках совершенно нельзя заниматься.

Ему понравилось, что я сразу распознал в нем старшего, но не понравилась моя просьба.

– Куда там? Их же специально так учат. Имперский поп. Они полгода привыкают. А вы их разоружите.

– Но они мгновенно натирают ноги.

– Так вы зовите, я выпорю. И перестанут натирать.

– Всеволод Федорович, ― я решил подольститься к нему, ― порка ― дело хорошее, и вы, конечно, тут мастер. Но я говорю немного о другом. Тут как бы весь проект к черту не улетел. Упадет кто-нибудь со своих каблуков, и что будем делать?

Он задумался.

– Ну, я не знаю. Я такие вещи решаю только