Солнечный ход - Дмитрий Барабаш

Разговор с Россией

Россия-мать разведена с отцами.Отцы трясут могучими концами,но нет России дела до отцови до детей, распущенных из чрева,и до того, кто скажет: «Слушай, дева,зачни хоть раз без этих подлецов.Зачни бесстрастно, чисто, беспорочно,как будто ты Иосифа жена.И вот тогда, я это знаю точно,ты вылезешь из вечного дерьма».Но отвечала мудрая Россия:«Я не хочу. Ты лучше изнасилуй,чтобы фингал, чтоб кровь,чтобы свобода,чтобы проснулась совесть у народа,и он пошел спасать меня от разныхнесоразмерных, строгих, буржуазных,непьющих, озабоченных делами,иди ты сам, любезный, к Далай-ламеи не мешай мне чувствовать восторг,от улицы, закрученной спиралью…от трех углов. От слов,налитых сталью,от утреннего звона куполов,от тех основ,которые как преждедают надежду каждому невежде,от лени той, от созерцаний тех,с которыми ни слава, ни успех,ни гений кропотливый не сравнятся.Мои порядки сводят иностранцас ума… А ты мне предлагаешь путь,в котором нет дороги для народаи для меня. Нелепая свободажелезных истин, жизни без трудадуховного —лишь видимость достатка,в которой все проходит без остатка».

Вложиться в женщину

Твои зеленые глаза,как до свиданья – два часа.Твои размашистые жесты,как с кольцевой дороги съезды.А там другая кольцевая.А я хочу дожить до мая.Мне страстно хочется весны,когда на улицу слонывыходят стройной чередою —и вдруг в фонтанах бьют сомы —сомы, счастливые собою.И мир становится другим.В него опять мне надо вжиться,как будто в женщину вложиться.Но осторожен мой клинок.Зачем блистать меж сонных ног,когда часы ведут усами,как рак: то в сторону, то в бок,и жизнь, забитая рамсами,глядит лениво в потолок.Мне нужен светлый уголоктрудов, покоя и свободы,чтоб поутру, нахлынув, водысмывали пошлость и порок.

Пятница

Время – иллюзия.Только бы нам,как Робинзону Крузо,вас научить словам,делая по засечкена дверном косячке,милые человечкис кольцами на руке.Этот безумный Пятница —пьяница и прохвост —мне, безусловно, нравится.Он соблюдает пост.Вот уже девять месяцевон никого не ел.Белым почти что стал уже,сгорбился, похудел.По лбу его невинному,словно великий Нил,скорбь протекает смутная —мог ведь, а не убил.Вот он в точеном смокингес трапа крылатых фразсходит, бросая в ноги мнепару брезгливых глаз.Этот великий Пятница —трезвенник и мудрец —мне, как и прежде, нравится.Держится! Молодец!

Бал литературы

(бесы)

Десять безумных вековна наборном паркете.Бал начинается.Дайте ж, красавица, руку.Скоро приедет палачв золоченой карете.И раз два три, раз два три,раз два три, раз два три.Бал начинаетсяи по кровавому кругу.Ах, Александр Исаевич, не говори…Вспомнят липервопричинную литературумутные витязипраздничных будней России.Бубном ударят по черепуполускульптурус даунским взглядомвеликого полумессии.Бал начинается.Войско стоит при параде,в дряблой юфтискрыв свои пролетарские ноги.Ты насвисти-ка с обложкистаринной тетрадимузыку гимна народас разбитой дороги.Кольца спирали, чем дальше,тем уже и уже.Хуже не будет, казалось,ведь не было хуже.Страх из потемок душивыбирался наружи,в ружья, в стволы,в позабытые ликами рожи.Ах, Александр Исаевич,все же негожетелеэкран декорироватьпатиной меди.Время давно почиватьна заслуженном ложев лаврах, на шкуреоблитого солнцем медведя.Музыка грянет,и цокнут смоленой резинкойрваные полчищалитературных громил.Будет цветочница бегатьс плетеной корзинкоймежду мазуроктанцующих с небом могил.Все бесконечноепроистекает впервые.Все безусловное сказано тысячу раз.Не зеркала, к сожалению,стали кривые,а перекрестья различныхсословий и растак изменили черты,означавшие лица,что не прочесть ни ума,ни стремленья к уму.Бал начинается —оп-ца-ца, лан-ца-ца, дрица —и предвещает грядущему веку чуму.Шаркнет подошвойпо лаку наборных паркетовновый начальник, вершитель,наместник, стрелок,словно сошедший с грунтовкикровавых багетов.Как безошибочно точенв России пророк!Нет. Не понять. Не поверить.И не обознаться.Не изменить. Не поправить.Не выдержать штиль.Только с затекших по горлоколен приподнятьсяи написать о правах обреченного билль.Бал начинается.Скоро потянутся в книгистранники мраморных станцийстоличных метро.Что там творится? Наверное,снова интриги,снова война и, наверное,слово не то?

Разговор о Риме

Давай с тобой про Рим поговорим.А стоят ли могилы разговора?Давай с тобой, как порох, воспарими вылетим, как гильза из затвора.За пулей было сжато столько слов,прощений, откровенийи проклятий,что в бесконечностьвыбилось число,подхваченное эхом на закате.Наш медный звон,отброшен, словно тень,от ужаса беззвучных воскресений.И клонится к развязке судный день,насквозь пронзенныйпесенкой весенней.

Я шел из рима

Я шел из Рима в Иерусалим.Каким по счету был сегодня Рим?И кто его считал? Какой наукой?Какой поэт укладывал в строфу?Земля струила медленной разлукойпередо мной тарковскую траву,как за ручьи удерживала реки,спешащие исчезнуть по морям.Я шел камнями в Рим,из Рима – в Мекку,к стене печали,плакать по корням.За веком век, как за самим собою —незримый, словно солнце за луною.

Люди

Бог не скупился, когда раздавалкаждой душе по солнцу.Он проникал и в дворец, и в подвал.Он целовал незнакомцев.В каждом зачатье Он третьим стояли наблюдал лукаво.Всем до единого – крылья раздал,всем до единого – праволасточкой резать просторы небеси говорить Словами.Люди решили, что лучше без —мы все сумеем сами.

Магические знаки

Не то чтоб я устал,заговорив о Боге,не то что б я узнал,куда ведут дороги,начавшиеся там,где появилось Слово,не то чтоб я нашелследы пути иногок прозрению души,к любви или покою…Я был как водопад,я горною рекоюсрывался с облакови бился об арыки,я воплем ишаковглушил людские крики,я возводил Тянь-Шаньтенями над пустыней,я пил то инь, то ян,то высью ярко-синейя напивался в стельку, в полный срач…И черный загребущий карагачпускал в меня иссушенные корни.Арыки сохли. Спотыкались кони.И солнце осыпалось с тополей.И только полумертвый соловей,преодолев земли пустые страхи,нашептывал магические знаки,мелькая в перекрестиях ветвей.

Последняя встреча

Поцелуй меня там,где внезапно закончилось время.Я хотел бы подняться,я всех бы развел по местам,воскресил бы друзей,сунул ногу в небесное стремяи взлетел над землей,как секундная стрелка —не по цифрам скользящая —по голосам.

Что там будет? Кто встретит?Как сделают сказку?Серый волк станет плакатьнад чепчиком желтой козы.Остается ловитьпромелькнувшую выстрелом каску,абсолютно пустую,и слизывать капли с росы.

Баллада о солдате

Итак, герой моей баллады.Он претендует на роман.Он хочет разводить парады,как строчки по чужим томам.Но удивляется… На полке,без эполет, сменив мундир,один лишь томв безумной челке,и тот, зачитанный до дыр.Что делать дальше? Жить-то надо.Куда же направлять войска?Я б дал солдату мармелада,но знаю, что его тоска —одно стремление к свободе.А там, а там, а там, а там…Не дай мне, Господи, в пехоте,пошли меня к другим родам.Допустим, к авиационным.И будет резать чудный МИГлазурь, блестя крылом,подобнымтому, что я во сне постиг.Он станет соплом плавить тучи,как мысль моя, и так вилятьхвостом любви своей могучей,что, просыпаясь, слово»… мать»,какая пасмурная хмурость!Но долгом праздничных балладменя послали на парад,и – до звезды,каким там родомя встану,как последний гад,зато плечом к плечу с народом,и даже ближе: к заду – зад.Отброшу напрочь вшивый томик,где тараканы и клопы…Давай-ка лучше тыщу хроникна радость алчущей толпы,строфой трофейной подытожими в золотые корешкииной порядок жизни вложим,порезав землю на кружки.А после будем на кладбище,среди несносно трезвых звезд,искать у трупа в голенищетопографический прогнозвеликих тайн, несметных кладов,устав от меди и парадов.Итак, герой моей баллады.Его, как хочешь, назови.Он умирал под Сталинградом,в Афгане слушал Ансари.Как описать судьбу солдата?Чечня, Словения, Бишкек —войнас заката до закатапо кругу замыкала век.

Лишь детский сон с настольным солнцемласкал страницы мирных нив,где он был тоже стихотворцем,над книгой голову склонив…

О богатстве языка