Солнечный ход - Дмитрий Барабаш

О богатстве языка

В русском языке —пятьсот тысяч слов.В английском – триста тысяч.А я говорю языком ослов,в ваши души губами тычась.

И нужно ли больше? Я говорю,глаза поднимая к небу,к тому лаконичному словарю:солнцу, воде, хлебу.

Истин так мало, что их приукрашивать —глупая трата времени.Вы научитесь сначала спрашивать,а дальше решайте, теми ли?

барак бабрак бароккорококо

Дмитрию Невелеву

Послушайте, вилли, вы или забыли,что мили под килем, виляя, уплыли?Вы или забили на то, что финтилиленивые тили в типичной квартире.Об Осе и Ёсе, о Вели и Мире,о том, что уже замочили в сортиремальчишек, драчёныхна красном клистире…Послушайте, вилли,так быть или были?Так слыть или слыли?Так срать или срали,когда ускорялось дурацкое ралли —и жизнь проносилась,как муха под килем,гремя плавниками по мелям и милямпустого пространственного одночасья…И вся эта муторная —пидорасья —страналюбовалась изящным скольженьемтого, что казалось небес отраженьем,и тем, чем горчила,как водка и деготь,судьба, острой щепкойцелуя под ноготь?Послушайте, вилли, равили, тютили,фаэли, растрелли, говели, постили,барокки, бабраки, канары, сантьягии красно звенящие медные стяги,и вялотекущие белые суки,и белые-белыемамины руки.

Шутка

Смерть такая каверзная штука,что ее давнище пережив,я ищу уверенного друга,в том, что он бессовестен и лжив.

Мы включаем лампочки в потемках,мы взрываем замки в облаках,и в газетных маленьких колонкахмельком вспоминаем о богах,

о любви, о творчестве, о вере,о себе, как это ни смешно…Кто кому приоткрывает дверив то, что им уже предрешено?

Я уйду в зеленые высотыза слеженьем зловеликих глаз.Я уйду туда, где пахнут сотысолнцем, отразившимся от нас.

Леде

Я не тоской приду к тебе болотной,незримым светом наполняя тьму,прижмусь к твоим рукамщекой бесплотнойи рядом по-мальчишески усну.

Мы будем вместе так, что никакимипричудами земли не разлучить.Мы полетим лучами золотымилазурный сок с вишневых листьев пить.

Людьми земными встанут наши тени,их окрылит возвышенная речь,в которую рекой впадает время,как в океан, переставая течь.

Голоса

Я был скорее звуком, чем —

стыдно сказать – лучом.

Посмотришь на слово – свет.Произнесешь – звук.А если сказать про себя,совсем не произнося,окажешься где-то вне,и гулкий сердечный стукне сможет пробиться сквозьбесплотные голоса.

Как описать тот свет,в котором есть всё… и неткасаний, зрачков, ушей,трехвекторных плоскостей,и время – не от и до —ни смерти, ни дней, ни лет —один первозданный светбез цвета и без частей,

мерцания светлых лицна рифмах крылатых плит,на гранях парящих слов,сложившихся в строгий ряд,здесь образами миров —объемами пирамидбесплотные голосапечалятся и творят.

Листает века Шекспир,Высоцкий выводит SOS,и Бродский рисует Римна фоне стеклянных звезд…

Кони

По валунам горной рекикаждым копытомцокая точно в цель.Люди смотрели на небо,как будто с рукипили воду,спасавшую ихот несметных потерь.

Ну куда же ты скачешь?Зачем ты рифмуешь лесас городами, ручьи —с бесконечным ознобом души?Неужели ты думаешьСлову важны словеса?Если видишь точнее,то вытащи и покажи.

Мне шаманский твой при́говор,как пригово́р для тебя.Мне картавый твой выговор,как валуны, пригубя,по которым копытамицокают кони в ночи.Безошибочно точно,не трогая пламя свечи.

Путешествие

Можно врать пером,щекоча горло,можно рвать словом,лишенным смысла.Главное, чтобы по жизни перлакарта двух полушарий,меняя числане дней, а кресел в аэропланеи полок в спальном купе вагона,в котором, прильнувк оконной раме,ты понимаешь,что нет законастихосложения,правил грамматики,прочих условностей и привычек.В одной части светацарят прагматики.В другой —канареечный посвист птичек.Если же ехать довольно быстро,то можно тормознутьи утро, и возраст.Пусть будет на палубе чисто-чистои веет пронзительно свежий воздух.Нет ничего преисполненней смысла,чем следить по карте названия точек,проплывающих снизу.У этого мысаслегка раздраженныйбожественный почерк,а тот континентпохож на индийскийкувшин с бесконечнымцветным узором.Простите. Конечно,двойное виски.Смотрите,планета с косым пробором.

Утренняя сказка

В День рождения Аделисолнце нежится в постелив накрахмаленных лучах.Там в одной из скальных складок,пенно-горек, темно-сладок,прячет тысячи разгадокв карих гущах и ручьяхафриканских ароматовсонный берег, нежный страх.Вдруг ускачет по обоямзайчик солнечный, с собоювсех изысканных жирафови вальяжных львов забрав.По горам и по долинам,по коленям и ложбинамвереницей бесконечнойзвери грустно побредут.Их никто не остановитостро вздернутой ладошкой,их никто не образумитстрогим взглядом свысока.Только сдвинет осторожногоры грозною гармошкойот стены до горизонтачья-то мудрая рука.Только голосом неместнымкашлянет, как гром небесный,и густым табачным дымомзастит сладостный простор.И тогда, конечно, зверипобегут скорей к Адели,а не то туркмен с метлоюих развеет, словно сор.

Тоньше перышка, качаясь,ты потягивалась хрупко,озаряла мир улыбкойи каталась на слоне,словно девочка на шареили тающей луне.

Январский дождь

Вот и дождь прошел в конце января.Купола, как зонтики, над страной.Бьются капли грустные, говоря,что творят недоброе за стеной.Речь течет обратно: урлы-курлы.Солнце свет сливает, как водосток,и хвостами по небу журавлинеумело пятятся на восток,где багрянец зарева под луной,словно смотрит строго бельмесый глаз,на страну, которую ты со мнойпровожаешь ласково в оный раз.Все пройдет, любимая, как дожди,как дрожит под поездом твердь земли.Ты прижмись теплее и расскажи,как мы жили в сказочной той дали,где леса не сохли, росли хлеба,где красавиц юных в уме не счесть,где за кромкой света искал тебя,не надеясь даже и выжить здесь.

ПРЕКРАСНЫМ ЖЕНЩИНАМ

Укротитель

О женщины, я вас всегда любил,как укротитель сладкую угрозу,когда ему прекрасный крокодилв зубах преподносил живую розу.

В змеином царстве

В змеином царстве лучшую змеюя выбираю для услады сердца.И, как птенца, ей сердце отдаю,чтоб стать причастнымк тайнам изуверства.

Добро скучно

Мне говорила томная дуэнья,что за нее ходили на дуэлии там теряли чудные мгновенья,которыми до этого горели.

Рассказывала злая поэтесса,что Клеопатра вышла из шатра,чтобы придать немного интересатому, что исходило от добра.

Добро скучно.И что же с ним поделать?Объять? Никак.Распять? За просто так.О женщины,как вам присуща смелостьнад смертьювозноситься на кострах.

Монологи

Зачем пытаться видеть,знать, творить,ведь ни одной еще не удавалосьпреодолеть щекочущую прытьи обрести высокую усталость.Быть может, в старости,когда отпляшет плоть,в слепых огняхразгуливать овчаркой,я поднимусь, чтоб небо приколотьотравленнойанглийскою булавкой.

Витрина

То возносясь с изяществом стрижа,То улыбаясь мудростью дельфина,Он обещал, что будет хорошаЛюбви люминесцентная витрина.

Сироп любви

И что за глупость – быть или не быть?Будь я одной из тысячи Офелий,Я снова стану Богу в уши литьСироп любви из ядовитых зелий.

Зачем менять миры, шары, закон?

Зачем пенять, стенать, напоминать,с кем водку пить,с кем хлеб ломать,с кем спать.Мне надоесть бывает очень сложно,бред мудрости я выучил подкожно.Он бередил мне зубы и хребет.Зимой морозил, подавал совет:держись тепла,но вдруг тепло заноситкуда-нибудь за тридцать —тридцать восемь,что для Москвы, наверное, подходит,но мне – никак.А там луна восходит,там по волнам нудистская дорога,соблазнами невинного порокакичится, бля…Морская, бля, природа,как утвержденье жизни,как свободамужских начал…В ночной тени причалпощечиной встречает шепот яхты.И гальки крик плеснет прощально:– Ах ты…запрыгает, – паскуда, пидарас!Уставший капитан в который раззаметит шефу: «Надо брать охрану,чтобы картинка не ломала рамубеззвучия в лучах ночных светил, —ни то со дна, что я не досмолил,пробьются маршем строевые фразы,и купленный в Зимбабве крокодил,съест все сословья,вдохновляя массы —на плац и клацать до утра нутром…Так пусть молчит,пока не знает местасвоим рыданьям страстная невеста.Ей время плытьс арабским женихом,как воск со свечки в голубую чашумечети…» Мать! Забрали Машу нашутуда, где нет ни свечек, ни икон.Зачем менять миры, шары, закон,когда и тут достаточно просторадля встреч с абсурдом,для momento more,когда и здесь от каждого окна…То зубы ноют, то болит спина.

Вместо