Геноцид армян. Полная история - Раймон Арутюн Кеворкян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Карапет Капигян, который жил в Ракке несколько месяцев, предоставил весьма ценную информацию о жизни депортируемых, армян в городе[4315]. Капигяну, приехавшему в Сурук 18 января 1916 г., а также примерно тысяче восьмистам других депортируемых, посчастливилось оказаться на правой стороне Евфрата и находиться в колонне, в которую входили армяне из Эрзурума, все еще имевшие в своем распоряжении какие-то средства. Он видел, как на противоположный берег каждый день прибывали колонны с севера, а другие отправлялись на юг. Он вскользь отмечает, что тех, кто мог заплатить один фунт золотом, отправляли на юг на плотах[4316].
Сначала группе Капигяна предложили разбить лагерь в трех часах от Ракки. Аристократия Эрзурума, однако[4317], быстро получила разрешение на вход в Ракку, где они начали готовиться к тому, чтобы обратиться к каймакаму Фехми-бею, который согласился разрешить депортируемым из Эрзурума, и только им, поселиться в городе в обмен на 500 турецких фунтов золотом, оплаченных наличными. Другими словами, четыреста депортируемых из Сиваса, Токата, Амасии, Самсуна, Бафры, Никсара и Сурука не охватывались этим соглашением и поэтому были отправлены в лагерь в Себке на противоположном берегу реки, откуда они были высланы в Дер-эз-Зор[4318]. Наш свидетель с горечью отмечает этот инцидент[4319], открывший некоторые черты характера людей из Эрзурума. Отсутствие солидарности и ограниченность их интересов в данных обстоятельствах нашли естественное выражение.
В Ракке в то время было три тысячи домов; меньшая их часть принадлежала черкесским мухаджирам, которых поселили в отдельном квартале за двадцать лет до этого. Когда больше тысячи армян из Эрзурума вошли в город, он уже был населен примерно пятнадцатью тысячами депортируемых, «отобранными» каймакамом Фехми и главой местного «Севкийята» Абидом Агха: каждый день эти чиновники пересекали Евфрат и возвращались с семьями, готовыми заплатить от пяти до десяти фунтов золотом за голову. Для них это была «золотая жила», как отмечает Капигян[4320]. Эти армяне были из Фракии (Родосто, Малгара, Эдирне), Бифинии (Исмит, Адбазар, Бардизаг, Бурса, Биледжик, Бергаме, Эшкисехир), Ангоры, Конья, Испарты, Бурдура, Сиврихи-сара, Невшехира, Йозгата, Кайсери, Эверека, Томарзы, Мараша, Айнтаба, Биреджика, Аданы, Хаджина, Антиоха, Кесаба, Дёртьёла и Кастамону и близлежащих областей; то есть из регионов Западной Малой Азии, жители которой в гораздо меньшей степени пострадали от расправ и грабежей, чем их соотечественники из восточных провинций. По словам Капигяна, местное арабское население, в особенности аристократия Ракки, оказало депортируемым армянам хороший прием и сразу же воспользовалось всеми преимуществами, которые они только могли получить в результате их неожиданного прихода. Капигян также подчеркивает, что городские предприятия и ремесленные мастерские также выиграли от выдержки приезжих, которые, очевидно, были готовы работать за минимальную зарплату. Получив возможность воспользоваться услугами почты, Сельскохозяйственного банка и Департамента по государственному долгу, депортируемые, имевшие родственников в столице, получали денежные переводы, которые наряду с помощью, прибывавшей по разным каналам из Алеппо, приносили выгоду коммерции Ракки[4321]. Такое совмещение интересов поспособствовало укреплению связей между арабами и армянами; ситуацию не изменило даже назначение одного за другим трех новых каймакамов.
Состояние людей в сообществе депортируемых было очень разным. Женщины, в одиночку растившие детей, были, естественно, самыми уязвимыми: у этих недоедающих семей не было средств, чтобы снять жилье, и они в некоторых случаях жили на улице. Именно эта группа, в которой невозможно было поддерживать минимальные санитарные стандарты, больше всего пострадала от эпидемий. На этих людей часто устраивали облавы на улицах, отправляли на противоположный берег реки, а затем в Зор[4322]. Тем не менее нескольким аптекарям и врачам, оказавшимся среди депортируемых, под руководством д-ра Саркиса Селяна из Арсланбета, которого назначили городским врачом, а также Арутюна Бакаляна из Амасии, удалось победить болезнь и установить базовый санитарный режим. Наш свидетель, в частности, подробно останавливается на преданности д-ра Селяна, который оставался в Ракке до весны 1919 г.[4323]. В этом относительно спокойном, пустынном мире депортируемые не были полностью отрезаны от остального мира. Им было разрешено вести переписку, хотя и только на турецком языке, а некоторые даже получали газеты, такие как ежедневная стамбульская газета «Жаманак»[4324] — одна из редких газет на армянском языке, которую разрешалось печатать во время войны. В повседневной жизни депортированные из одних и тех же мест обычно объединялись и брали на себя любую работу, которая помогала им прокормиться. Например, бывший учитель из приюта в Сивасе работал грузчиком, обеспечивая тем самым и свою семью, и семью своего покойного брата[4325].
Данное армянское сообщество являлось фактически разрозненным образованием, состоявшим из представителей армянских общин из провинций Малой Азии и Фракии, которые разговаривали на разных диалектах и происходили из разных социальных классов. Общим у них было то, что они все были вырваны из своего окружения, с которым они были очень близки, и жили вместе в мире, перестроенном депортациями. Искусный отчет Карапета Капигяна оставляет читателя с впечатлением, что все они знали о том, что были последними представителями своего общества, которое закончилось в сирийской пустыне, где от дороги смерти их отделял лишь Евфрат. Со временем эти селяне и городские жители узнали друг друга лучше, и между ними установились родственные отношения. В этом рождающемся сообществе явно выделялись несколько фигур: молодой Гнчак из Стамбула, Гарник Шахбазян, который каким-то чудом попал в Ракку и освоил профессию ювелира; борец сопротивления из Урфы Мкртич Киулахян, которого с особым отношением приняли депортируемые[4326].
Брак стамбульского партийного активиста и девушки из Эзурума, без сомнения, стал новым этапом в жизни сообщества. Капигян и члены его семьи, в которой жил жених, выступили в качестве родителей и в этой роли обсудили условия брака. Одновременно с этим они добились согласия родителей невесты на то, чтобы церемония проходила по правилам, привычным для Сиваса. Засвидетельствовать союз взялся деревенский священник из Эскишехира, отец Казорос, который жил в Ракке под своим мирским именем. Депортируемые хорошо понимали символическое значение этого действа. С помощью библейских источников они сравнивали свою историю с историей евреев, изгнанных из Вавилона; развалины древнего города находились не так уж и далеко от Ракки[4327].
Другая, более трагическая история представляющая всеобщий интерес, которая развернулась весной 1916 г., характеризует атмосферу, преобладавшую в Ракке В 1916 г. воды Евфрата поднялись необычно высоко; это,
