Каирская трилогия - Нагиб Махфуз

— Понял?

Тоном, внушающим уверенность, Камаль ответил:

— Разумеется.

Теперь, если он хотел что-то написать, то должен был публиковаться в еженедельнике «Ас-Сийаса», куда не могла дотянуться рука вафдистов, вроде его отца. Что же касается его матери, он пообещал ей в тайне посвятить свою жизнь распространению света Господнего. Не это ли свет истины? Да. Освободившись от религии, он будет ближе к Аллаху, чем тогда, когда у него была вера. Что есть истинная религия, если не наука? Это был ключ к тайнам бытия и его величия. Если бы пророки были посланы сегодня, своим посланием к людям они выбрали бы науку. И именно так он сам просыпался от сна мифов, чтобы предстать перед неприкрытой истиной, оставляя за собой эту бурю, — в которой невежество боролось не на жизнь, а на смерть. Эта борьба служила водоразделом между суеверным прошлым и светлым будущим. Так перед ним откроется путь, ведущий к Богу, путь знаний, добра и красоты. Он же попрощается с прошлым с его обманчивыми мечтами, несбывшимися надеждами и чрезмерными страданиями…

34

Подходя к особняку семейства Шаддад, он принялся с огромным вниманием и интересом разглядывать всё, что попадалось ему на глаза. Когда он оказался у входа, то принялся разглядывать всё вокруг с ещё большим вниманием и интересом. Он верил, что это будет его последним визитом в этот дом, к его обитателям и своим воспоминаниям, да и как могло быть иначе, когда Хусейн в конце концов вырвал у отца согласие на своё путешествие во Францию? Он всматривался во все глаза и с обострёнными чувствами в ту боковую тропинку, ведущую в сад, в окно, выходящее на улицу, откуда её изящная тонкая фигурка глядела на него нежным взглядом, не означающим ровным счётом ничего, как взгляд далёких звёзд. Это ласковое приветствие не было адресовано никому конкретно, как и трель соловья, увлечённого собственной радостью и не обращающего внимание ни на кого. Затем он бросил взгляд на сад, простиравшийся между задней частью дома и широкой стеной, граничащей с пустыней. Между тем и другим были лишь лозы жасмина, кучка пальм и розовые кусты. И наконец, внушительного вида беседка, под сенью которой он испытал опьянение любовью и дружбой. Тут он вспомнил английскую поговорку, что говорила: «Не клади все яйца в одну корзину», и грустно улыбнулся. Хотя он и знал её с давних времён, но не извлёк из неё пользу, и по своей небрежности, а может глупости или роковому стечению обстоятельств отдал всё своё сердце этому дому: часть его — любви, а другую часть — дружбе. И потерял и любовь, и вот теперь ещё и друга, который решил складывать чемоданы, готовясь к поездке. Завтра он не найдёт ни любимой, ни друга. Как он мог утешиться от этой потери, что отпечаталась в его груди и приклеилась к сердцу? Это место стало для него привычным и милым: и дом, и сад, и даже пустыня, как в целом, так и в деталях, и имена Аида и Хусейн Шаддад точно так же впечатались в его память. Как он мог лишить себя этого зрелища или довольствоваться тем, чтобы видеть издалека, подобно прочим прохожим? Он настолько был увлечён этим домом, что однажды даже назвал себя в шутку идолопоклонником!..

Хусейн Шаддад и Исмаил Латиф сидели на стульях друг напротив друга перед столиком, на котором стоял традиционный графин и три стакана. Как и каждое лето, они по своему обычаю были одеты в рубашки с расстёгнутым воротом и белые фланелевые брюки. Камаль поглядел на их контрастирующие лица: у Хусейна было прекрасное светлое лицо, а у Исмаила лицо с резкими чертами и напористым взглядом. Он в своём белом костюме, притронувшись к феске, с которой свешивалась кисточка, подошёл к ним. Они пожали друг другу руки, затем Камаль сел, повернувшись спиной к дому — дому, который прежде повернулся спиной к нему!.. Исмаил тут же обратился к Камалю, многозначительно засмеявшись:

— С этих пор мы обязаны искать новое место для встреч…

На губах Камаля появилась тусклая улыбка. До чего счастлив и доволен Исмаил своим сарказмом, не знавшим боли. У Камаля только и остались, что он, да ещё Фуад Аль-Хамзави — друзья, что составляли компанию его сердцу, но не сливались с ним в унисон. Он стремился к ним, убегая от одиночества. Ничего не оставалось, как смириться с тем, что ему уготовано.

— Мы будем встречаться в кофейнях или на улице, раз Хусейн решил оставить нас…

Хусейн с сожалением покачал головой. То было сожаление человека, который добился столь дорогой, желанной цели и пытается угодить друзьям, выражая грусть расставания, которая на самом деле мало что значила для него. Он сказал:

— Я покину Египет, но в моём сердце тоска от разлуки с вами. Дружба это священное чувство, которым я дорожу до глубины души. Друг — это партнёр, отражающий нас самих, он — отголосок твоих эмоций и мыслей. Неважно, что мы во многом различны, поскольку по сути мы схожи. Я никогда не забуду эту дружбу, и мы будем продолжать писать друг другу письма, пока снова не встретимся…

Красивые слова это утешение для раненого покинутого сердца. Разве он недостаточно уже страдал от рук его сестры?

«Значит вот как ты меня бросишь одного, без единого настоящего друга. А завтра покинутого тобой друга убьёт насмешливая жажда духовного общения». Камаль мрачно спросил:

— Когда мы встретимся снова?… Я ещё не забыл твоего горячего стремления всё время путешествовать. Но кто мне гарантирует, что ты не уедешь навсегда?

Исмаил, также уверенный в его словах, согласился:

— Моё сердце подсказывает мне, что птичка не вернётся в клетку…

Хусейн отрывисто засмеялся, хоть смех его и был украшен радостью:

— Я добился согласия отца на свою поездку только после того, как пообещал ему, что продолжу свою учёбу на юриста. Однако я не знаю, насколько долго смогу выполнять своё обещание. Между мной и правом нет особой привязанности. Более