Над словами (СИ) - Иолич Ася

Арчелл покачал головой, сжимая кулак.

– Кира, ты мучаешь меня, – сказал он наконец. – Ты будто вынула мою душу и рвёшь её на части.

Истина. Истина. Где истина? Она крутила кольцо с камнем на пальце, глядя на Арчелла и вспоминая свои слова и слова Конды.

"Я сказал тебе слова, но перед этим показал тебе правду. Смотри мне в глаза".

Внутри кипело бурлящее море, и обжигающие волны будто изнутри окатывали лицо. Он не мог лгать. Он никогда не лгал ей. Он много раз показывал ей эту правду, а эти слова вообще были не его. Их сказали Пулат и Ирселе. А Арчелл... Какие слова сказал Арчелл? Она мучает его, вот что он сказал.

"Давай поиграем".

Хитрый прищур Конды, его лукавая улыбка. Аяна всматривалась в лицо Арчелла, и её собственное лицо покалывало от напряжения. Конда не лжёт. Он не может лгать ей. Зато он умеет отводить глаза другим.

– Арчелл, а почему ты до сих пор не женат? – спросила она, нащупывая путь и чувствуя, как острые камешки осыпаются из-под подошвы её удобных синих туфелек. – Остальные камьеры получают явно меньше, но твоё жалованье позволило бы жениться. Неужели ты в своём возрасте ни разу не влюблялся? Я помню, как ты смотрел на свадьбу Гелиэр.

Арчелл закрыл глаза и сжал губы. Аяна встала, зажимая рот рукой. Всё выстраивалось в пирамидку, подобно камням пути хасэ, занимало свои места, как камешки мозаики в чаше купели.

– Это... Это не он... – тихо проговорила она. – Он не нарушил бы клятву, данную мне. А вот вы с ним клялись...

Лучи убывающей Габо ощупывали стену, медленно двигаясь к двери. Шагать было негде, и Аяна снова скрипнула кроватью, присаживаясь на край.

– Пулат делает всё по правилам. В шестнадцать лет у катьонте нет денег на выкуп... Откуда? В шестнадцать лет сложно сдерживать страсть... В той каморке слышно всё, если не зажимать рот... Конда дал бы тебе деньги на брак, но Орман или Пулат узнали раньше. Вас не поймали тогда, но слух разлетелся. Никто в том доме не станет возиться ради честного имени какого-то катьонте. Тебе бы отрубили ухо или руку в назидание другим, и ты до конца жизни бы выгребал навоз или спускался в сточные колодцы... Он спас твою репутацию честного катьонте, пожертвовав своей!

Арчелл сидел на сундуке, закрыв лицо руками, и изредка тихо всхлипывал.

– Теперь я понимаю, – сказала Аяна, беспокойно теребя колечко. – Если бы ко мне туда залез Пулат или Орман вместо Конды, я бы тоже кричала. Но почему... почему она... Ты бы женился на ней...

Огонёк свечи качнулся влево, потом вправо. Луси, которая пришла к ней в кромешном отчаянии. Она спрашивала, сколько у неё времени, и просила средство, чтобы без боли и страданий... Аяна сидела, перебирая в памяти слова, взгляды, движения, будто кусочки цветного стекла.

Грубый плащ, сжатый в кулаках, покалывал ладони. Попечитель Тендре наверняка ещё и не хотел расставаться с деньгами, которые получил за её "осквернение" киром Пай, отдавая их Арчеллу. Интересно, кто был этот подонок? Дядя? Брат? Дальний родственник?

– Арчелл, как ты считаешь, если мужчина любит женщину, но она уже не так... клятое слово! При чём тут вина? Не так невинна, как это полагается, может ли он отказаться от выкупа и жениться, не получая денег от её родни?

– Может, – хрипло пробормотал Арчелл. – Если успеет...

Аяна закрыла глаза. Мозаика сложилась. Запрос на брак могут подтверждать месяцами. У неё не было этого времени, но она была юной, и она была в отчаянии, как и Арчелл. А Конду считали бесплодным... Связь с киром порицается, а уж связь сразу с двумя мужчинами...

Она шагнула к Арчеллу, встала перед ним на колено и обняла его.

– Не переживай, – сказала она, потому что он дёрнулся всем телом. – Я падаю в обморок. Поддержи меня, а я поддержу тебя, Арч.

Он вскочил, отстраняясь, и схватил её руки.

– Прости меня, – сказала Аяна, вспоминая свои злые слова в экипаже. – Я думала, ты осуждаешь меня за то, что я родила вне брака и ещё посмела отказаться считать себя порочной.

– Я не осуждал. Это терзало меня. Я проклял себя за свою слабость. Ты вела себя так, как должен был тогда вести себя я. Ты отказалась считать себя осквернённой, кира. Ты просто отказалась играть по этим правилам, из-за которых погибла моя любимая. А потом ты открыла дверь и сказала – "зови меня Ондео"... Я с радостью ушёл бы с ней в лейпон, приди она за мной.

– Прости. Прости меня. Я не знала.

– Я мучился, не имея возможности никому ничего рассказать. Как ты...

– Я поклялась не верить ни единой лжи о нём. Арч, почему ты спишь тут? Эта кровать воняет, а на стенах какие-то подозрительные пятна. У тебя же есть комната в доме Пай. Почему не там, конечно, ещё могу понять, но ведь у нас есть свободные комнаты внизу.

Арчелл резко отвернулся к окну, и Аяна почувствовала, что у неё горят уши.

– Прости, – сказала она. – Я пойду.

– Я провожу, кира. Тут по ночам опасно.

Зимняя прохладная ночь смыкалась за их спинами, когда они ехали по щербатой мостовой от небольшой конюшни на окраине Ордалла, каждый в своих мыслях.

– Знаешь, Арч, – сказала Аяна, снимая бороду у дверей гостевого дома Нелит, – я сегодня была на волоске от очередной ошибки. Когда я уже перестану попадаться на одну и ту же удочку, доверяя чужим словам о нём? Я чуть не стала клятвопреступницей, понимаешь?

– Кто вообще сказал тебе это?

– Пулат. Он хотел задеть меня, и даже, наверное, не представлял, как хорошо ему это удалось. Пустоголовую дуру-актрису это бы так не поддело. Он говорит о Конде, как... Как о несмышлёном ребёнке. "Растёт на глазах. Лет через десять дорастёт до жены". Он даже сказал, – посмеешь лезть в отношения с женой... Он его вообще, что ли, всерьёз не воспринимает?

Она стояла, нахмурившись, вспоминая, как Конда сердито стиснул её руку, уводя от Эрланта, который назвал их с Аяной детьми. Пулат тоже смотрел на него, как на капризное дитя! Почему?

– Пулат не прощает слабостей, – покачал головой Арчелл. – Он не знает сострадания. Он всегда говорил, что закон есть закон, а правила есть правила. Думаю, ему проще считать кира Конду несмышлёным ребёнком, чем признать, что не смог воспитать из него ответственного, понимающего свой долг человека.

Аяна попрощалась с ним и шла к себе в раздумьях. Как можно вырастить из яблони, к примеру, дуб? Как можно превратить стекло в воду, огонь – в скалу? Хотя Конда как-то превратил ведь её кота в поросёнка. Но это лишь бумаги! Синий парик и дорогой халат Фадо сделали из замарашки с Венеалме актрису, и это – лишь одежда. Ригрета говорила, что все кирио – просто люди, одетые чуть дороже. Ну ладно, не чуть... Платье за пятьдесят золотых, которое нельзя стирать!

– Кира, ты узнала? – высунулся Верделл из мужской половины, знатно напугав её.

– Ох. Не делай так! Да. Это не касается Нелит. Верделл, я связана. Не могу рассказать, но это касается кира Конды. Ты не представляешь, что я пережила за эти часы. Моя вера чуть не умерла, но в последний миг воскресла. Я вымотана. Иди тоже спать, хорошо?

Камин, окружённый тёплым свечением догорающих углей, тихо потрескивал, навевая сон. Аяна лежала, глядя на потолок, и пыталась представить Пулата в молодости. Какой он был, когда впервые женился? Он выпускал жену гулять в парк? А Лиунар? Какая она была? Ей было шестнадцать, а ему – хорошо за тридцать, и он построил ей качели. Любил ли он её, или сделал это, потому что о жене принято заботиться? Или это она сама попросила?

Мысли кружились в голове, и камин потрескивал, согревая. День уплывал в прошлое, скрывавшее от неё ответы на вопросы, выплеснутый с лоханью мыльной воды в сточную решётку купальни, закованный в каменный подземный коридор до того момента, как море примет его в свои необъятные воды.

25. Лилэр

Спину ощутимо грело горячее тело. Аяна спросонья замерла, боясь поверить счастью, потом повернулась.

Ишке сдавленно крякнул и выскочил из-под её спины, с укором взглянул и сел в ногах, приводя шкуру в порядок.