Проклятая - Анна Скарфо

Что же касается Миннити, то он признан виновным в одном-единственном эпизоде индивидуального сексуального насилия, из чего следует, что в данном конкретном случае он подпадает под действие второй части статьи 609 Уголовно-процессуального кодекса и его дело может быть рассмотрено на основании иска пострадавшей стороны.

Однако при этом следует заметить, что решение суда должно быть, наоборот, диаметрально противоположным в отношении другого эпизода индивидуального насилия, которое совершил Пикколо, поскольку этот Пикколо участвовал еще и в двух других эпизодах группового сексуального насилия, наказание за которое предусмотрено соответствующими статьями Уголовного кодекса.

Что касается санкций, то в соответствии с 27-й статьей Конституции („Обвиняемый не считается виновным впредь до окончательного осуждения“) и со статьей 133-й Уголовно-процессуального кодекса, по этим преступлениям предусмотрены следующие меры наказания: для обвиняемых Ханамана, Чанчи, Кутрупи и Кирико – в виде восьми лет тюремного заключения. Что же касается обвиняемого Пикколо, то к основному наказанию в виде восьми лет тюремного заключения следует прибавить еще один год тюремного заключения в наказание за два совершенных один за другим преступления (восемь месяцев и четыре месяца соответственно – за еще одно групповое и еще одно индивидуальное изнасилование).

И наконец, в заключение следует сказать, что дело в отношении Винченцо Миннити не может быть возбуждено по причине недостаточной подготовленности искового заявления.

Приговор составил судья Лука Колитта.

Председательствующий – Фульвио Аккурсо».

Труднопроизносимые слова. Статьи законов. Далекие от жизни обороты. Но зато я знаю одно: это новый приговор. Суд поверил мне еще раз. Я это знала, но уже не надеялась.

И вот все они оказались за решеткой. А адвокатесса, как после окончания очередного судебного заседания это умеет делать только она, улыбается мне одними глазами и сильно сжимает своей рукой мою руку.

Когда мы вышли из зала суда, она закурила сигарету, и мы с ней долго стояли вместе на лестнице и не могли налюбоваться на сияние дня.

Ах да, чуть не забыла: суд квалифицировал как лжесвидетелей дона Антонио и сестру Мимму.

– Очень может быть, что теперь они попытаются обжаловать приговор, – сказала мне Розальба.

– Я знаю.

– Пока приговор не подтвержден третьей инстанцией, они считаются невиновными.

– Я знаю.

– Так что нам придется еще немного побороться.

Внедорожник Розальбы скользит по шоссе.

«Адвокатесса, суд признал нашу правоту еще раз, и я не устала. Когда они увозили меня за город, когда я все время соглашалась, когда у меня не было сил взбунтоваться и я думала, что такова, наверное, моя судьба, – тогда я никогда не сопротивлялась, но все-таки я чувствовала, что уже устала, в какой-то мере устала. Но вот когда говоришь „Нет“ – не устаешь никогда. И когда хочешь чувствовать себя свободным – не устаешь никогда».

– В хорошем же виде она выставляет наш город! Мы ее все поддерживаем, но вот почему-то мы же за все и отдуваемся.

– У нас тут много порядочных людей, не все же мы здесь насильники.

– Вот теперь будут говорить, что это произошло именно здесь, потому что тут у нас Калабрия. Так давайте же защитим нашу Калабрию вместо того, чтобы так ее обвинять.

– Все и всегда должны заниматься только своими делами. Так-то будет лучше, а иначе у нас всегда будет случаться такое.

Программа защиты

Мы все сидим на кухне: мой папа, моя мама, моя сестра, адвокатесса и я. Сидим за столом. И все молчим.

– Адвокатесса, хотите кофе? Или, может, стакан воды? Или еще что-нибудь? – суетится мама.

– Нет-нет… спасибо. – Адвокатесса почти не отвечает, а только делает знак рукой, показывая, что ей ничего не надо.

И все снова стало тихо.

Сначала я подала заявление, потом состоялся суд, были вынесены приговоры по трем делам, но я до сих пор все еще не свободна, я так и не начала новую жизнь.

Нет, все еще не начала.

Приговоры имеют силу только в суде. А вот город живет совсем по другим законам.

У нас здесь считается, что правильно – это помалкивать, держать язык за зубами. Но вот я-то помалкивать не стала.

Родные и близкие всех тех, кого я засадила за решетку, живут тут же, на моей улице, на улице Гарибальди. А другие живут в тридцати, пятидесяти, ста метрах от нас.

Угрозы становятся все настойчивей. Мы уже не выходим из дому. Заявляем обо всем карабинерам.

Нас угрожают убить. Оскорбляют. Зверски убили мою собаку. Измазали кровью висевшее на веревке белье. Постоянно звонят по телефону.

Они тут с нами всегда, и всегда рядом: такой вот они вынесли нам приговор, к такому вот они нас приговорили наказанию. Они хотят выгнать нас из города. Но они этого не говорят, не говорят словами. Калабрийцы говорят мало. Калабрийцы вообще не говорят.

– Розальба, так они хотят нас отсюда выгнать? – крикнула я.

И все повернулись в мою сторону.

– Анна Мария, положение сложное. Государство предлагает тебе программу защиты, и я тебе уже объясняла, что это такое. Ты можешь начать новую жизнь: в новом городе, с новым паспортом. Первое время будешь получать пособие. Так что уезжай отсюда одна. Или уезжайте все вместе. Комиссар полиции провинции Реджо-Калабрия утвердил программу защиты на основе нового закона о столкинге: в этой программе шесть пунктов о предостережении тех, кто занимается запугиванием. Так что пусть они только попробуют к тебе приблизиться: теперь они серьезно рискуют. Ваши заявления уже поступили на рассмотрение мирового судьи. Мы сделали все, что только можно было сделать. Но, сама понимаешь, это дело серьезное, раз уж государство готово защищать вас далеко отсюда, всех вас. Но…

– Но… – прерывает ее мой отец, и мы оборачиваемся к нему. – Но, адвокатесса, отсюда мы никуда не уедем. Потому что мы не хотим, чтобы нас считали преступниками. Преступники удирают. Ну а мы-то почему должны удирать, а? Моя дочь заявила о том, о чем она сочла нужным заявить, и мы решили ее поддержать. И вот теперь нам надо удирать? А с какой стати? Разве я бандит? Мафиози? – Отец говорит медленно.

Едва он успел замолчать, как заговорила мать.

– Так, значит, мы уже никогда не сможем сюда вернуться? А если у нас умрет кто-то из родственников? Мы что, не попадем на похороны? А если у наших родственников будет свадьба? Мы что, уже никогда не сможем с ними общаться? – причитает моя мать, у которой тут родители, одиннадцать сестер и еще двадцать племянников и племянниц.

– Да и я не хочу уезжать в другой город. Что мы там будем делать? Еще подумают, что мы удираем и подчиняемся вот этим, здешним. И это после того, как они такое сделали с Анной? Это им надо отсюда удирать. А уж никак не нам. – Даже моя сестра и та взбунтовалась.