Записки из Тюрьмы - Бехруз Бучани

окна, папу с густыми усами, маму с большими темными глазами и двух дочерей, одну меньше другой. А еще – красивые деревья, окружающие коттедж. Ни одно из ее деревьев не похоже на те, что растут на Манусе; на эти высокомерные кокосовые пальмы. Она также нарисовала высокую гору, похожую на вершину горы Дамаванд[75] в Иране. И солнце, поднимающееся из-за горы, – счастливое солнце. Два глаза, маленький носик и прекрасная улыбка украшают лицо мисс Солнышка. В сознании той маленькой девочки это солнце явно было добрым и милостивым. Его тепло было источником комфорта. Оно разительно отличалось от того, что палило над Манусом в тот день: местное солнце пыталось сначала удушить нас ужасной жарой, а затем испепелить.

Папины усы – словно львиная грива /

Это символ его стойкости и силы /

Он как лев, что никогда не даст в обиду родных /

Как орел, что укроет под крылами их троих /

Но в этой тюрьме он беспомощен и слаб /

Против бюрократии он бесправен, как раб /

Он попал в кабалу, и стыд его гложет /

Что своих дочерей защитить он не может /

Ему кажется, будто он сам отправил их в плен /

Словно он, отец, – причина их проблем /

Отец и муж унижен перед своей семьей /

Ему кажется, что он приносит им боль /

Он думает, что разрушил детскую радость /

Тоска и горе приближают его старость.

Я лежу на своей койке. У меня болит голова. Может быть, это из-за солнца. Или от обезвоживания. Вода в пластиковых бутылках теплая и не утоляет жажду. Я размышляю о Нилу и ее семье; и обо всех маленьких детях, запертых на острове Науру за тысячи километров отсюда; о малышах, затерянных посреди огромного безмолвного океана. Я размышляю о судьбе маленькой Парньи, дочери Фируза с Ореховыми Глазами. Эта семья плыла на одной лодке с нами: они семь дней страдали от голода и жажды, а когда добрались до Австралийской земли, их немедленно сослали на островное государство Науру, где они томятся и сейчас.

Парнья – маленькая иранская девочка лет шести-семи, ее волосы были заплетены в косички, а ореховые глаза – точь-в-точь, как у отца. Очень вежливая и милая малышка. Между нашей первой и второй попытками добраться до Австралии были несколько дней, которые нам пришлось тайком пережидать в многоквартирном доме недалеко от Джакарты, перед тем как ехать дальше, чтобы снова попасть к океану. Она была вместе с ее мамой Шокуфе, папой Фирузом и старшим братом Пурьей. Пока мы останавливались там, она принесла мне стакан воды и вежливо спросила: «Дядя, когда мы поедем в Австралию?» Я до сих пор слышу ее голос. Она была такой невинной, такой маленькой.

В последнюю ночь нашего пути разразился шторм. Дождь лил как из ведра, потоки воды обрушивались на крышу нашей маленькой лодки. Тьма, повсюду тьма. Я видел Парнью, спящую на руках у матери. Ее мать, Шокуфе, тоже уснула. Я видел лицо Парньи в желтом свете единственной чертовой лампы, свисающей с потолка: она едва светила и раскачивалась туда-сюда. В этом болезненном свете и с того места, где я стоял, лицо девочки казалось синеватым, будто она погрузилась в вечный сон прямо в объятиях своей матери. Мы оказались в осаде неистовых волн; они были полны решимости утащить Парнью в море, уволочь ее вместе с матерью и братом, тоже спящим на коленях у матери. Волны жаждали затащить их всех в пучину и тьму океана. Лодку ужасно трясло, а худощавый Фируз с Ореховыми Глазами ничем не мог помочь своей семье… Он в ужасе посмотрел на них и произнес: «Мои дети умрут». И просто заплакал.

Теперь они заключены в тюрьму на Науру. Я уверен, что маленькая Парнья никак не может осмыслить эту полную страданий жизнь, к которой ее приговорили, ведь подобное существование способно сломить волю даже самого крутого мачо. Она понятия не имеет, для чего построили эту тюрьму и почему она, безобидный ребенок, не имеющий никаких злых умыслов, обязана там сидеть. Ей неведомо, за что ее держат взаперти.

Нас вновь мучает тоска последних дней /

Горечь захлестывает разум все сильней /

Жестокие вопросы опять его терзают /

Почему австралийские власти детей ссылают? /

Зачем правительство по тюрьмам их сажает? /

Что за мир, где детей в клетки бросают? /

В каком преступлении виновны малыши? /

И еще тысячи безответных вопросов в глуши /

Что как иглы в мою голову вонзились /

Заставляя ее болеть невыносимо.

Проклятый вентилятор бесконечно крутится, но это не спасает. Я вспотел с головы до ног. Я стягиваю с себя промокшую одежду. В какой бы позе я ни лег, пытаясь заснуть, половина моего тела покрывается потом. Если я поворачиваюсь к вентилятору спиной, взмокают живот и грудь. Если я ложусь на спину, вентилятору приходится высушивать этот липкий пот. Я потерял так много жидкости через постоянно испаряющийся пот, что все поры закупорились, – я чувствую, что задыхаюсь. Мои отросшие волосы насквозь промокли, голова и шея зудят. Я до боли расчесал ее. Кажется, что от соприкосновения с раздраженной кожей покраснели даже катышки на одежде.

Снова и снова, страдая от мигрени /

Я проваливаюсь в бредовые сновидения /

Где тоска поднимает змеиную морду /

И душит, будто погружая под воду /

Духота сжимает грудь кольцами удава /

Толкая в объятья удушливых кошмаров.

* * *

Во сне я уже не здесь, на земле /

Я очутился на большом корабле /

Вроде танкера из Британии /

Он спас нас, и в моем подсознании /

Я вижу маленький дивный остров /

Волны его окружили грозно /

Остров жестоко качает /

Волны его сотрясают /

Как нашу гниющую лодку той ночью /

Я все еще помню, как штормы грохочут /

На острове есть маленькие дети /

Они в ужасе, их руки воздеты /

Они умоляют меня их спасти /

Я очень хочу к ним подойти /

Дети цепляются за пальмы, но их стволы слишком гладкие /

Я вижу Нилу, на ней цветастое платьице /

Узор из желтых и красных цветов, как те, что я видел /

Парнья тоже рядом, ее волосы заплетены /

Там и другие дети, которых я не знаю /

Океан в гневе остров поглощает /

Волны растут все выше и выше /

Они накрывают Нилу и малышей /