Записки из Тюрьмы - Бехруз Бучани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я начинаю злиться. Почему этот зуб просто взял и вывалился?! Почему он совершенно не болел? Не было никаких симптомов, а теперь он внезапно выпал. Язык снова и снова бессознательно и растерянно тычется в ту мягкую щель, на месте которой был крепкий зуб. Мой язык потрясен этим событием: дырка во рту непривычна. Это странно, я совсем не испытывал боли в этом месте.
Я всегда предполагал, что если у меня и выпадут зубы, то это начнется с нижнего ряда, с тех зубов, которые были сточены и уже причиняли мне боль. В частности, тот, что уже почернел. Я обеспокоен тем, что этот кажущийся здоровым зуб выпал. Я встревожен, ведь он выпал без причины. Насколько слабым и бесполезным должен быть зуб, если он может так легко выпасть – без предупреждения, без всяких признаков! Мне хочется взять твердый камень и раскрошить этот чертов зуб на мелкие кусочки. Он будто выпал мне назло, ведь части корней все еще там, прячутся под деснами.
Выпавший зуб – плохая примета /
В чем же причина сего инцидента? /
Почему дурной знак пришел в то мгновение /
Когда я вышел на трап после приземления? /
С зубом в ладони я сажусь в микроавтобус /
Неужели адский остров затаил на нас злобу? /
Неужто сбудется нелепое проклятье /
И моя жизнь здесь будет полна несчастья?
Я все еще шокирован, ведь это для меня как последняя капля. Я не хочу смиряться с тем, что вдобавок ко всем своим бедам потерял один из зубов. Микроавтобус трогается с места. Я выбрасываю этот зловещий зуб в окно.
* * *
Снаружи настоящий ад – жара просто невыносима. Между выходом из самолета и посадкой в микроавтобус я успеваю покрыться потом с головы до ног. Здесь мучительно влажно. Удушающе. От такой погоды становишься сам не свой.
Вдоль дороги тянутся первозданные джунгли. У всех местных тропических деревьев широкие листья, а растут они так плотно, что между стволами протиснуться невозможно.
Само существование дороги в этих джунглях кажется нелепым. В некоторых местах она проходит вдоль океана, и тогда я вижу, как переплетенные корни деревьев уходят в воду, словно большая черная сеть. Кажется, что джунгли стремятся захватить все вокруг. Кажется, что огромный океан занимает слишком много пространства. Я вижу несколько коттеджей на обочине дороги. Бедно одетые женщины и дети машут нам. Возможно, они знают, что на их остров везут иностранцев, и прождали несколько часов, чтобы помахать нам рукой в качестве приветствия.
Зеленый пейзаж за окном и кондиционер в салоне нас освежают; бывший тюремный надзиратель снова принимается болтать и шутить: он заразительно смеется, выдавая сатирические тирады, полные шуток и сарказма; он описывает жизнь, которую будет вести здесь, в джунглях. Он воображает, что женится на одной из этих полуодетых женщин и заделает кучу детишек разных форм и размеров. И построит себе дом на высоком зеленом дереве. А потом пригласит в гости своих родителей и угостит их крокодильим мясом. Все безудержно смеются над его планом и пытаются подражать его комедийному мастерству. Но за этим юмором скрывается страх. Страх перед неопределенностью. Этот страх они прикрывают комедией. Это очевидно по выражению их лиц, по выбранным словам. В подобные моменты мы приправляем нашу внутреннюю панику ироничным юмором в надежде отвлечь и расслабить наши измученные умы хотя бы на несколько минут.
Мальчик-Рохинджа смотрит в окно. Как всегда, он совершенно безмолвен. Выражение его лица невозможно прочесть – он выглядит так, будто никогда не улыбался. Его наверняка наполняет тошнотворное чувство, которое не может рассеять фальшиво жизнерадостный, но бездумный настрой, созданный надзирателем и его компанией. В подобные моменты мои мысли фокусируются на этом мальчишке. Тишина и мрак всегда загадочны, они притягивают к себе. Я хочу погрузиться в глубины его воображения и увидеть мир его глазами; понять, как он воспринимает картины за окном; я искренне хочу знать его впечатления о женщинах и детях, машущих нам.
* * *
Время уже после полудня. Микроавтобус прибыл в место, которое, видимо, и является Тюрьмой Манус. Это обширная территория с большими белыми тентами в центре и заборами, окружающими тюрьму со всех сторон. Здесь царит унылое молчание. Ни одна птица не пролетает мимо. Я не вижу тюрьму изнутри, но могу представить, что в ней содержится не очень много людей.
Мы – уже третья или четвертая группа беженцев, сосланных на Манус. Мы выходим из микроавтобуса, и охранники открывают огороженный вольер без крыши. Пару минут спустя нас всех запускают в эту клетку и оставляют там, без всяких обычных процедур и протоколов. Они просто закрывают ворота и запирают их на несколько крепких замков. Нам приходится ждать внутри большого тента с несколькими мощными металлическими вентиляторами, крутящимися на бешеной скорости. Несмотря на то, что солнце вот-вот сядет, я вынужден стоять в этой душной палатке и слушать невыносимый яростный шум бессмысленно вращающихся вентиляторов.
Вентиляторы покрылись ржавой кожурой /
Но еще держат оборону периметра /
Они борются с изнуряющей жарой /
Здесь нет прохладного периода /
Их лопасти сражаются непрестанно /
В бою с удушьем, устроившим осаду.
Я измотан и раздосадован. Пот струится из каждой поры. Пожилая женщина с огромным задом быстро семенит вокруг нас, обливаясь потом. Она непрерывно ходит вокруг, обшаривая глазами каждый угол. Ее лицо ярко-красное от палящего солнца. Пот струится по всем бороздкам и морщинкам на ее лице и шее. Пот стекает по складкам на нижней части ее шеи и ниже, в вырез одежды между ее большими морщинистыми грудями. Ее лицо кажется вершиной горы, откуда собравшаяся вода потоками несется вниз по склонам. Она приносит нам попить. Но в этих бутылках с водой будто бы грели кипяток, как в чайнике. Вода в них такая горячая, что совсем не утоляет жажду. Я выливаю пару бутылок на голову и тело, и язык начинает ощущать горечь и соль моего же пота. Насколько жарко бывает на острове Манус? Даже вентиляторы сгорают от жары.
Нам приносят несколько бланков, и я подписываю их все без колебаний. Две манусийки обыскивают наши вещи, дрожа от страха. Они то и дело посматривают на своего босса, лысого австралийца. Мгновение спустя чернокожие и белые чиновники, одетые в разную униформу, входят в палатку вместе с переводчиками в зеленых костюмах. Манусийки тут же перестают
