Записки из Тюрьмы - Бехруз Бучани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одна из медсестер, самая симпатичная, объясняет детали. Она говорит, что на острове нам придется поберечь себя: «На закате вам нужно принять противомалярийные таблетки и нанести специальный лосьон, который вам выдадут». Она рассказывает нам о симптомах малярии и еще о какой-то ерунде, которая меня совершенно не тревожит. Слова этой медсестры больше похожи на угрозу, чем на заботу о нашем благополучии. Она словно предупреждает нас: «Манус – опасный остров с тропическими и смертоносными комарами. На вашем месте мы бы заполнили бланки добровольной депортации и вернулись на родину».
Их слова вызывают переполох. Тревога и страх ясно читаются в еще детских глазах Мальчика-Рохинджа. Он оглядывает группу своими темными миндалевидными глазами, озираясь вокруг так, словно ищет убежища в лицах незнакомцев. Но он не найдет в наших лицах ничего похожего на покой и безопасность. Он возвращается к разглядыванию стены перед собой.
Когда медсестры уходят, парень, который раньше был тюремным надзирателем, снова проделывает свой волшебный трюк и достает из кармана шорт еще одну сигарету. Это действительно невероятно. Как он это сделал? Эта единственная сигарета отвлекает нас от предупреждений медсестер и нашей озабоченности тропическими комарами. Этот шелудивый тюремный надзиратель всех поразил: остальные смотрят на него с уважением. И он тоже рад, что годы работы в иранских тюрьмах возвысили его до столь почетного статуса, – он смеется так, что ухмылка растягивается от уха до уха, чтобы все ее заметили.
Одна или две затяжки этой сигареты в таких неожиданных обстоятельствах доставляют массу удовольствия. Мне правда симпатичен этот парень. Мне на самом деле нравится, что он способен пронести эту единственную сигарету через все барьеры. Он – типичный тюремный надзиратель и отлично знает, как спрятать несколько сигарет в углублениях тела. Он прекрасно знает, как одурачить этих бесчувственных солдафонов, этих скотов. Он может обвести этих ублюдков вокруг пальца, даже не задумываясь.
Я не знаю, чем себя занять. Встаю со стула и брожу по плотно закрытой клетке. Я до сих пор не знаю, зачем они вытащили нас из лагеря в такую рань. Я все еще не понимаю, почему нам приходится часами кружить по бездушным клеткам, и до сих пор понятия не имею, зачем они обыскивают нас снова и снова. Единственное, что приходит на ум, – они хотят нас помучить, любым способом. Иногда я незаметно поглядываю на шелудивого бывшего надзирателя, ожидая, когда он проделает для нас еще один магический фокус – вынет еще одну сигарету. Но он не обращает на меня внимания и просто громко болтает со своим другом; пока ему еще не хочется курить.
Мне не верится, что это не страшный сон /
Неужели на подобное я обречен? /
Все эти тяжелые испытания /
Бесконечные горькие скитания /
Пережитый мной ужасный голод /
Чтобы попасть под бездушный молот… /
Столько усилий в попытках доплыть до Австралии /
Только ради того, чтобы меня сослали /
На крошечный остров среди океана /
О котором я ничего не знаю.
От бесцельного блуждания по периметру клетки у меня начинает кружиться голова. Я чувствую, что других я тоже начинаю раздражать. Мне остается только снова сесть на жесткий стул и опять пялиться в стены. Я всегда ненавидел ждать, бесцельно озираться вокруг или сидеть, часами уставившись в никуда, ожидая чего-то бесполезного. Я всегда избегал изучения и оценки лиц незнакомых людей. Я это ненавижу. Это выводит меня из себя. Сегодня нас должны сослать на остров Манус. Я хочу, чтобы они отправили нас на этот неизвестный остров как можно быстрее. Если мне выпала такая судьба, то пусть она настанет сейчас же. Пусть это уже произойдет.
Я устал от всех этих раздумий. Ссылка на Манус – это как дубинка, которая уже целый месяц занесена над моей головой и готова обрушиться на меня в любой момент. Жизнь со страхом перед этой нависающей дубинкой подобна пытке. Я хочу, чтобы меня как можно скорее посадили в самолет, чтобы через несколько часов я уже приземлился на этом острове, о котором впервые услышал только здесь. По крайней мере, я буду знать, где мое место и что я прибыл в пункт назначения. И если мне придется туда отправиться и если я буду страдать из-за пребывания там, то я хотя бы начну проживать это страдание. Иногда испытать сами страдания и невзгоды легче, чем пребывать в страхе надвигающихся мучений. Это вовсе не значит, что в своей жизни я не испытывал невзгод.
Я пережил гнев людей и богов /
Я выжил в пылу опасных боев /
И я морально готов быть сослан /
На этот изолированный остров.
Но иногда человек задумывается, по какой причине ему приходится терпеть невыносимые страдания, за что ему такие мучения. Почему мне так не повезло? Почему мне выпало прибыть в Австралию ровно через четыре дня после вступления в действие безжалостного закона? Ответа на этот вопрос не существует.
В конце концов тягостные разочарования этого дня доходят до апогея, когда открывают следующую клетку. В ней нас держат недолго, забирая одного за другим. Задают несколько вопросов перед тем, как допустить до посадки в автобус. Мы обязаны отвечать. Нам прислали переводчицу с курдского – у нее большие угольно-черные глаза и удлиненные изящные брови. Пока я с ней говорю, она иногда украдкой улыбается. Я не могу понять, что значит эта загадочная улыбка. Возможно, она злорадствует над тем, что нас ссылают на Манус. Или ей могло понравиться то, с каким пылом я говорил. Может быть, ее впечатлили мои дерзкие ответы чиновнику из Департамента иммиграции, когда я пытался его разозлить. В ее загадочной, вороватой улыбке читается одобрение.
* * *
Нас наконец грузят в автобус. Несколько дней назад прямо здесь разразилась кровопролитная схватка, буквально на том самом месте, где мы сейчас стоим, как стадо покорных овец. Ливанские беженцы восстали, бросив вызов охране, заставлявшей их сесть в такой же автобус. Но охранники сбили их с ног и швырнули на бетон. Ливанцев жестоко избивали, некоторых били по рукам и лицам. Прямо по этому бетону охранники проволокли их истерзанные и окровавленные тела. Их все равно сослали на остров Манус. Как беженцы ни сопротивлялись,
