Фарфоровое лето - Элизабет Хауэр

Мной овладела странная подавленность. Я совсем позабыла о Руди.

Стало накрапывать. У меня не было с собой зонтика, и я повязала на голову платок. Руди поднял воротник и спросил, не хочу ли я повернуть назад.

— Нет, — ответила я, — пошли дальше, расскажите мне что-нибудь, все равно что.

Он немного подумал. Потом начал отрывистыми фразами рассказывать о своей матери. О ее болезни, о том, как она умирала, о трудном времени после ее смерти. О своем знакомстве с Бенедиктом, о его переселении в их дом.

— У него нет родителей? — спросила я.

— Вообще-то нету, — ответил Руди. — Может быть, где-то еще есть мать. Он не говорит об этом.

— Я не верю, что мы с ним родственники, — сказала я.

Руди испытующе поглядел на меня.

— Я тоже не верю в это, — сказал он. — Мне не понравилась Венеция, — добавил он. — А вам она понравилась?

— Да, — ответила я. — Я приезжаю туда каждый год.

Казалось, Руди огорчился из-за того, что наши мнения о Венеции не совпали. Какое-то время он шел рядом со мной, не говоря ни слова.

— Бенедикт тоже хочет снова побывать в Венеции, — сказал он спустя некоторое время. — Только один. Ну и пусть. Посмотрим, как далеко ему удастся добраться одному.

— Что общего между ним и Агнес?

— Она была очень хорошо знакома с его матерью. Подробностей я не знаю. Не расспрашивайте меня об Агнес.

— Вы ее недолюбливаете?

Руди пожал плечами.

— Она меня недолюбливает. И это взаимно. Так все-таки вы хотите встретиться с Бенедиктом или нет? Я ему еще ничего про вас не рассказывал. Если не хотите встречаться с ним, я ничего о вас не скажу.

— Почему, Руди?

Он не ответил. Дождь усиливался, теперь аллея почти совсем опустела. Мы с Руди шли быстро, наклонив головы, чтобы защититься от холодного ветра. Вокруг нас быстро возникали большие лужи, вода брызгала нам на брюки. Тяжелые капли текли по ногам в туфли. Я благоразумно решила, что пора заканчивать прогулку. Важных сведений от Руди ждать больше не приходилось.

— Вон впереди киоск с сосисками. Там бывают отличные кезекрайнеры. Вы же их наверняка любите.

— Кезекрайнеры, — сказала я и сглотнула слюну, — очень люблю.

— Как всегда, — сказал Руди толстой особе, которая стояла у дымящегося котла. Кезекрайнер был колоссальной величины. — Осторожно, жир капает, — сказал Руди. Он еще не успел договорить, когда на моей потемневшей от влаги шерстяной куртке появилось еще более темное пятно. Жир стекал по подбородку. Я отставила руку и держала колбаску в вытянутой руке. Мне вспомнился Конрад, и мысль о том, что он может увидеть меня сейчас, показалась мне очень забавной. Конраду никогда бы не пришло в голову повести меня к киоску с сосисками. Внезапно я поняла, что колбаска очень вкусная. Что толстый кусок свежего хлеба чудо как хорош. Что горчица и хрен приятно обжигают небо. Что нежное щекотание лимонада из жестяной банки доставляет мне удовольствие, что мой локоть чрезвычайно удобно опирается на прилавок перед окошечком, что Руди молод и я тоже. Что я нахожусь в другом, чуждом для меня мире и он нравится мне.

— Давай перейдем на «ты», — предложила я Руди. — Меня зовут Кристина.

— Руди, — сказал Руди Чапек, что было лишним, и чуть не подавился куском, который он как раз пытался проглотить.

— Я заплачу, — сказала я.

— Об этом не может быть и речи, — ответил Руди, — я же тебя пригласил.

— Тогда в следующий раз буду платить я, — сказала я.

— Хорошо, — сказал Руди и просиял, — в следующий раз — ты.

Я сказала, что мне уже пора, что прогулка мне очень понравилась. Руди решил проводить меня до трамвая. О Бенедикте Лётце мы больше не говорили.

Нам пришлось довольно долго ждать трамвая. Я разрешила Руди на днях позвонить мне, готовая к тому, чтобы тот, другой, мир приблизился ко мне. Все должно происходить само собой, без усилий с моей стороны. Что произойдет, то произойдет, что не произойдет, о том не стоит и жалеть. Я была убеждена, что все у меня складывается просто великолепно.

— Немного же ты от меня узнала, — сказал Руди, когда появился трамвай. — Но сейчас я вспомнил вдруг еще кое-что. Возможно, это тебе ни о чем не говорит. Его бабушку звали Клара.

Подножка была влажной от следов пассажиров. Иначе невозможно объяснить, почему я оступилась, залезая в трамвай. Руди бросился ко мне, чтобы не дать упасть.

— Что за дурацкая неловкость, — сказала я и, уже войдя в вагон, помахала ему рукой.

В вестибюле стояли черные деревянные кресла, маленькие круглые столики, вешалки, на которых висели укрепленные в рамках газеты. Стены были обклеены старыми плакатами. Лампы дневного света отбрасывали мягкий свет, создавая приятную обстановку. Было тепло. Я решила, что могу немного посидеть здесь. Сняла пальто и взяла себе газету. «Сначала читают передовицу, а потом обзор событий дня», — объяснил мне Конрад еще в начале нашей семейной жизни, я никогда не придерживалась этого правила, но почему-то вспомнила о нем сейчас. Мне захотелось прочитать обзор событий дня, но мой взгляд механически скользил по строчкам метеосводки: мороз, температура до минус двенадцати градусов. Появился мужчина и приветливо спросил:

— Вы ждете, когда принесут книги? Они уже здесь.

— Спасибо, — сказала я и поняла, что нужно идти дальше, хотя я не ждала, когда принесут книги.

Я надеялась, что приветливый мужчина снова уйдет и я смогу еще посидеть и почитать о морозе и о минусовой температуре. Но он подошел к одной из витрин и стал аккуратно перекладывать старые книги. Тянуть дальше не имело смысла. Через дверь с матовыми стеклами я вошла в соседнее помещение.

За письменным столом у лампы с зеленым абажуром сидела симпатичная дама, обширные стеллажи были заполнены множеством маленьких ящиков. Значит, я оказалась в помещении каталога. Отсюда можно было пройти в читальный зал, к абонементу и в ту комнату, где сидели сотрудники, составлявшие новые и переделывавшие старые каталоги, именно туда я и хотела попасть.

— Вам помочь? — спросила симпатичная дама, и я ответила, что ищу одну книгу, но не знаю, как ее заказать.

Может быть, она вызовет сотрудника из задней комнаты, подумала я, меня бы это устроило, потому что я сомневалась, что сумею в нее проникнуть. Однако симпатичная дама сама показала мне, что следует сделать, при этом она проявила большое терпение, потому что я не сразу все поняла. Наконец мне удалось правильно заполнить бланк, вписав в него название и номер тома, который был мне совсем не нужен.

— Нажимайте посильнее, — сказала дама, — копии должны быть разборчивыми.

Я с готовностью кивнула и отдала бланк.

— Подождите час, — сказала дама, — книгу пришлют со следующим поступлением.

Теперь я могла бы вернуться к деревянным креслам и метеосводке, но это было бы трусостью чистой воды.

— Можно мне пока… — спросила я и махнула рукой в сторону читального зала. Дама разрешила. Я на цыпочках прошла между длинными столами, за которыми, склонившись над книгами, сидели читатели. Я не глядела по сторонам и тем не менее чувствовала на себе множество благодарных взглядов людей, получивших короткую передышку. Так я дошла до противоположной стены. В ней находилась дверь, она вела в комнату, где работал обслуживающий персонал. Я постучала и сразу же вошла.

Бенедикт Лётц сидел за столом и что-то писал. Он удивленно поднял голову — вероятно, в эту комнату редко входили посторонние, — и я поняла, что бледное лицо запечатлелось в моей памяти до мельчайших черточек. Он сказал: «Да?» — это был вопрос, и на него нужно было отвечать.

Я начала со слов, которые обдумала заранее. В большинстве случаев я действую не раздумывая, безрассудно — так по крайней мере утверждает Конрад, — но сейчас я не могла себе этого позволить.

— У меня к вам личное дело, — сказала я.

Я остановилась довольно далеко от письменного стола. Бенедикт Лётц не предложил мне подойти поближе. На мне была оливково-зеленая замшевая юбка известной итальянской фирмы и чесучовая куртка того же цвета. Наряжаясь дома перед зеркалом, я понравилась самой себе, мне казалось, что мой внешний вид соответствует задуманному предприятию. Теперь же я вдруг пожалела, что сняла плащ в гардеробе.

— Я не совсем понимаю… — сказал Бенедикт Лётц и отложил ручку.

Я решила, что пора представиться. Сделав это, я добавила: мне ясно, что мое имя ничего ему не говорит, но у меня есть сведения, что мы родственники.

Это утверждение, казалось, удивило, но не обрадовало его. Очевидно, мое появление было ему неприятно. Но он встал, и не знай я, что у него дефект бедра, по его движениям я бы этого не заметила.

— Чего же вы хотите? — спросил Бенедикт Лётц.

— Может быть, вы можете, — сказала я, пытаясь вспомнить заготовленные фразы, — ответить на некоторые вопросы, касающиеся нашей семьи. Вероятно, и вы захотите что-то выяснить. Надеюсь, что смогу вам в этом помочь.