Над квадратом раскопа - Андрей Леонидович Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нас было двое, но и вдвоем, как оказалось, мы смогли взять немного: ноги, вырезку, язык, печень. Все остальное пришлось оставить. И даже эта ноша была ох как нелегка…
Если исключить вес внутренностей, шкуры, костей, рогов и копыт, в распоряжении первобытного охотника оказывалось не больше трети живого веса убитой добычи. И хотя Дж. Теннер о коэффициенте использования ничего не говорит, его описание разделки туши позволяет представить сходную картину. К тому же, вооруженные луком, стрелами и копьем, первобытные охотники вряд ли могли рассчитывать добыть более одной пятой имеющегося поголовья. Эта поправка включает природную осторожность лося, уход его из района постоянной охоты человека, наличие естественных врагов — волка, рыси, росомахи, медведя.
Так получается, что реальный «выход» мяса лося для стойбища будет не более 1200 килограммов с трехсот квадратных километров охотничьей территории.
Второе место среди костей на неолитических стойбищах по количеству занимают кости бобра.
Бобры населяли многие лесные речки и водоемы тех далеких времен. Возможно, именно у бобров человек учился возводить плотины и заколы. Располагая свои стойбища неподалеку от мест бобровых поселений, «бобровых гопов», как называли колонии бобров в древней Руси, человек охотился на них из-за чрезвычайно вкусного мяса, из-за меха и твердых, красивых передних резцов, которые он использовал как рабочий инструмент и как украшения, нашивая на одежду.
Человеку, незнакомому с инженерным искусством этих земноводных строителей, трудно представить, насколько одна колония бобров, разрастаясь и раздвигая свои владения, может изменить облик обширной территории. Достигая в высоту двух — двух с половиной метров, бобровые плотины протягиваются иногда до полукилометра в длину, образуя обширные мелководные водоемы, среди которых стоят бобровые хатки, проложены каналы и возведены более мелкие, подсобные плотины.
Мне довелось увидеть такой район бобровых поселений в Ярославской области. Часть колонии была разрушена, но и то, что открывалось глазам, производило удивительное впечатление. На каждом шагу по берегу запруженной речки встречались широкие каналы, по которым бобры транспортировали куски осины, аккуратно разрезанной на короткие бревна. Свежие и уже потемневшие стесы на пнях, хранившие следы острых узких резцов, показывали, с каким выбором относились бобры к каждому дереву на своей территории. То была не сплошная рубка, а вдумчивое, выборочное прореживание, сохраняющее общий полог леса. И высокие хатки, сложенные из палок, грязи, бревен, с подводными выходами в речку вызывали не меньшее удивление, чем высокие и крепкие плотины.
«Емкость» той или иной территории по отношению к бобрам определить очень трудно. Все современные колонии бобров искусственного происхождения. Они возникли в результате долгой, целенаправленной работы охотоведов, пытающихся восстановить популяцию этих умных и симпатичных обитателей наших лесных водоемов, почти до основания истребленных за последние два столетия. По мнению зоологов, один бобр «контролирует» один километр течения реки.
Но как этот линейный масштаб соотнести с масштабом пространственным?
Предположим, что река с бобровыми колониями пересекает всю охотничью территорию стойбища, то есть круг с радиусом в десять километров, поскольку стойбище расположено на ее берегах. Учитывая, что бобры селятся только на небольших лесных речках, образующих многочисленные изгибы и петли, максимальную протяженность речного потока в охотничьих угодьях стойбища можно определить не в 20, а, по крайней мере, в 50–60 километров, что соответствует максимальной колонии бобров, равной 60 животным.
Вес взрослого бобра колеблется от 18 до 50 килограммов. Исходя из средней цифры — 30 килограммов и принимая максимальный отлов в такой колонии до 12 животных, мы приходим к выводу, что при принятом нами коэффициенте выхода «чистого продукта» в одну треть обитатели стойбища могли рассчитывать примерно на 120 килограммов бобрового мяса за сезон охоты.
Логика подсказывает, что на третьем месте после лося и бобра в меню первобытных охотников должен стоять кабан. Сильное, злобное животное, защищенное щетинистой шкурой и мощными мускулами, представляло, по-видимому, самую трудную добычу. Действительно, кости кабана встречаются при раскопках гораздо реже, чем кости лося, оленя и бобра. Между тем кабаны живут в любых условиях, в хвойных лесах так же, как в широколиственных. Плотность их в средней полосе сейчас доходит до 50 животных на сто квадратных километров, что дает для охотничьей территории одного стойбища примерно 150 особей. Вероятнее всего, в те времена, как и позднее, человек предпочитал отлавливать не взрослых животных, а молодых поросят, хотя археологам хорошо известны украшения из клыков взрослых кабанов-секачей.
В любом случае 800 килограммов кабаньего мяса будет максимальным количеством этого продукта для охотничьей территории стойбища.
Присутствие остальных зверей на этой территории — четыре — шесть волков, два-три медведя, несколько рысей, барсуков и прочих хищников — не меняет общего расчета мясного рациона, достигающего при максимально благоприятных условиях 2300–2500 килограммов.
Много это или мало? На первый взгляд — много. Однако не будем спешить. Жизнь в лесу в те далекие времена требовала гораздо большего расхода сил, чем сейчас. Сравнив мясные рационы современных северных охотников — индейцев, эскимосов, охотников Сибири, можно заметить, что норма потребления колеблется от полутора до двух килограммов мяса в день на взрослого человека. Стало быть, 15–20 обитателей одного сезонного стойбища могли рассчитывать всего на 60–80 обеспеченных мясом дней.
Дополнительный резерв пищи давала охота на боровую и водоплавающую дичь, особенно в период ее линьки, когда беспомощную птицу выгоняют из камышей и тростников на берег в специально сооруженные загоны, где забивают палками и ловят руками. Правда, такой промысел возможен только в течение нескольких дней в году. В остальное время на дичь ставились силки и охотились на нее с луком. Поэтому для исследователя первобытности особое значение приобретают специфические наконечники стрел из кости и дерева, найденные на стоянках и поселениях лесной зоны. Они известны уже в мезолите и доживают до нашего времени в Финляндии и в Сибири, где их применяют для самострелов на пушного зверя и для охоты с луком.
Биконический наконечник с приостренной или совсем тупой головкой нужен был в лесу при охоте на мелкого пушного зверя — белку, соболя, горностая, — чтобы не попортить шкурку, и на боровую дичь — рябчика, глухаря, тетерева, куропатку, — чтобы в случае промаха стрела не вонзилась в дерево, а упала на землю, где ее мог подобрать
