Над квадратом раскопа - Андрей Леонидович Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зачем эти люди выжигали кустарник? Боролись с клещами и гнусом? Использовали пожар для загонной охоты? Расчищали пастбища для первых домашних животных, кости которых появляются в слоях уже мезолитических поселений? На этот вопрос ответить пока трудно. Но сам факт с достоверностью показывает нам начало преобразующей деятельности человека. И если далеко на юге в это время уже закладывались основы городской цивилизации, человек распахивал и орошал возделываемые земли, нарушая естественный режим водного потока рек, вырубая леса в долинах и на скалах, то и здесь, на севере, на далекой лесной окраине обитаемого мира, он мог чувствовать себя в известной мере преобразователем — на краткий срок, на два-три сезона, но главное было начать…
Сезонные странствия за стадами дичи открывали перед человеком пространство Земли. Возникновение постоянных сезонных поселений закрепляло отдельные территории за коллективами охотников и рыболовов, способствовало усиленной эксплуатации окружающей среды. Теперь был сделан еще один шаг — к ее изменению и преобразованию. И в свою очередь этот шаг был связан с изменением общей вооруженности человека.
Изучая любой процесс, исследователь, если он хочет понять его суть, должен выделить узловые моменты и те первые, решающие импульсы, которые определяют дальнейший ход развития этого процесса. Обращаясь к насущным проблемам экологии, он точно так же должен отдавать себе отчет в том, что современное состояние проблемы — всего лишь следствие процессов, начало которых лежит в глубоком прошлом. Пытаться бороться с последствиями, не зная первопричины, дело напрасное. Вот почему, изучая и собирая остатки орудий, которыми пользовался человек тысячи и десятки тысяч лет назад, археолог каждый раз неминуемо задает себе один и тот же вопрос: что в каждом из этих «наборов» существенное, а что — не существенное? Что основное, определяющее взаимоотношения человека с окружающей средой, а что — вторичное?
Остатки прошлого, появляющиеся в результате раскопок, увеличиваются в геометрической прогрессии по мере того, как археолог приближается к исторической современности. Вниз, в глубь времен — и масса вещей редеет, а все оставшееся подчиняется строгой и стройной классификации. Возьмем, к примеру, кухонную утварь и столовый прибор: горшки, миски, деревянные тарелки, ковши, ложки. Повлияла ли кухня на облик человека, облик культуры? Безусловно. Она менялась вместе с жилищем человека, вместе с его хозяйством, экономикой, с развитием техники, с эстетическими потребностями и с возможностями климата. Однако сама по себе кухня и кухонная утварь оказываются в жизни человека столь же вторичным явлением, как украшения — подвески, ожерелья, браслеты, — из чего бы они ни были сделаны: из раковины, кости, драгоценных камней, стекла или металлов.
Центр тяжести жизни общества и каждого человека в отдельности лежит в том, что охватывает понятие «орудия труда». Для ранних эпох их не так много: различные скребки, ножи, наконечники стрел, копий, гарпунов, топоры, сверла, мотыги, тесла, отбойники, зернотерки, кирки.
В каждом таком предмете заключена определенная идея, в своем материальном воплощении оказывающаяся посредником между человеком и природой. Посредником, необходимым и в повседневной жизни, и в поступательном движении всего человечества, которое отмечает каждый свой шаг созданием нового орудия или усовершенствованием старого. Если взглянуть на прогресс с такой точки зрения, можно прийти к выводу о консерватизме человеческого мышления или, что может быть более верно, к мысли о весьма раннем постижении человеком идеи основных «посредников» между ним и миром. Ручное рубило неандертальца, служившее ему в качестве ножа, мотыги, топора, кинжала, скребла, уже как бы содержало в себе «идеи» всех этих орудий труда.
Процесс «освобождения» идей закончился практически 80–60 тысяч лет назад, когда в руках кроманьонца, прямого нашего предка, мы находим такие же орудия, что и в более позднюю эпоху. От последних они отличаются лишь техникой, материалом, но не заключенной в них идеей. Больше того, наблюдая развитие идеи какого-либо орудия, можно заметить, что совершенствование его рабочих качеств (например, эффективности работы топора) связано с совершенствованием его формы. Другими словами, красота и целесообразность оказываются в прямой зависимости друг от друга. Шлифованные тесла, долота, топоры, радующие глаз изяществом линий, одновременно прочнее и эффективнее в работе, чем такие же, но только оббитые.
Эволюция топора.
Дальше развитие первоначальной идеи того или иного орудия, как можно заметить, идет по двум направлениям, которые одновременно оказываются главными направлениями прогресса цивилизации, — в сторону все более узкой его специализированности и в сторону поиска для него нового, более совершенного материала.
Первое направление всегда опережало второе. Потребность в новых орудиях оказывалась силой, которая двигала технический прогресс, хотя иногда именно проблема того или иного технического решения — например, в области атомной энергии, электроники или космонавтики — в свою очередь оказывалась стимулом для научного поиска…
В эпоху первобытности можно видеть действие тех же самых законов, проявлявшихся в эволюции главных, наиболее существенных для человека орудий труда, определявших, как мы сказали бы теперь, энергетический потенциал той или иной культуры. И если для археолога культура предстает в совокупности всех своих компонентов, то для эколога даже орудия труда далеко не равнозначны.
Впрочем, и в глазах сделавших их людей эти орудия обладали далеко не одинаковой ценностью.
Разве случайно наиболее частой находкой на местах стойбищ и долговременных поселений оказываются забытые или выброшенные за ненадобностью скребки — самое массовое орудие труда, не изменившее своей формы на протяжении всего периода камня? А что сказать о проколках, сверлах, иглах, претерпевших изменения не формы, а исключительно материала, когда на смену кости и камню пришли медь, бронза и железо? Идея иглы оказалась настолько четкой и совершенной в своем первоначальном воплощении, что современная стальная швейная иголка отличается от иглы, которой пользовались женщины эпохи последнего оледенения, только материалом, но не конструкцией. Никто не станет оспаривать, что игла столь же нужна для жизни, как скребок и топор. И все же скребок применяется теперь только в кожевенной промышленности, как то было тысячелетия назад, игла лишь сменила материал, а топор претерпел столько изменений во времени, что по его форме и материалу можно разработать хронологию почти всей истории человечества.
Почему так произошло? Мне кажется, вывод может быть только один. Среди многочисленных орудий труда, ставших
