Над квадратом раскопа - Андрей Леонидович Никитин

охотник. Наоборот, для охоты на водоплавающую дичь — уток, гусей, лебедей — применялась стрела с острым, игловидным наконечником, чтобы она могла без помех проскользнуть в просвет в зарослях тростника, скрывающих охотника, и с наибольшей гарантией поразить цель.

Костяные наконечники стрел.

И боровая и водоплавающая дичь были серьезным подспорьем в рационе лесного охотника. В первую очередь потому, что ее было действительно много. Даже сейчас в незаселенных человеком лесах на ста квадратных километрах охотоведы насчитывают глухарей — до трехсот штук, тетеревов — до четырехсот, а рябчиков — до тысячи штук. Здесь уже предельные цифры, но они все же дают представление о возможностях прежней охоты, тем более что эту дичь можно было не только стрелять из лука, но и ловить петлями, ловушками и загонять в сети.

Конечно, те весьма приблизительные подсчеты, которые я привел выше, относятся к элитной, наиболее калорийной, лучше усвояемой пище. Лето и осень давали возможность ввести в пищевой рацион «второй эшелон»: рыбу, грибы, ягоды, коренья, орехи, желуди, плоды — все то, что в более южных районах, где оседлость возникает раньше, уже давно вошло в повседневное меню, тогда как у лесных охотников отступало на третий план, оставляя второй — рыбе.

Все это человек мог взять у природы. Но каждый раз, чтобы взять все это, ему приходилось сниматься с места и отправляться в путь, потому что даже при самых благоприятных условиях ни одна территория не обеспечивала ему достаточного «пайка» на весь год.

Полностью зависевший от природы, от доступности ее богатств, человек очень рано научился соразмерять ее ресурсы со своими потребностями. По существу, именно так, тысячелетия спустя, новгородцы и москвичи осваивали и заселяли лесные пространства — от Волхова до Белого моря и Печоры, от Ярославля и Вологды до Мезени и Кольского полуострова, — по звериным и охотничьим тропам выходя на лесные озера, на моренные холмы, пригодные под пашню и поселение. Каждое село, деревня, погост росли и обстраивались ровно таким количеством дворов и жителей, которое могли прокормить пригодная для вспашки земля, лес, сенокосы и озеро со своей рыбой. Но в эти исторические времена человек уже знал, что в случае необходимости он может «поднять» в лесу новый клочок земли и взять дополнительный урожай. В древности же людям приходилось надеяться больше на удачу, на запасы, с помощью которых они могли уберечься от голодной смерти в случае затянувшейся непогоды, отхода зверя или какого-либо стихийного бедствия…

4

Теперь, когда приведенные расчеты позволяют нам представить себе ресурсы внешней среды не только в абсолютном исчислении, но и в их реальной доступности для человека определенной эпохи, мы можем поставить следующий вопрос: как человек использовал эту природную среду? Следовал ли он ей в своей жизни, сохраняя экологическое равновесие, подобно предкам саамов, или же его вторжение нарушало экологический баланс, вызывая необратимые изменения? Насколько это возможно установить на археологическом материале?

При оценке деятельности современного человека такой вопрос решается легко и однозначно. Достаточно посмотреть вокруг, чтобы увидеть, как общество перестраивает окружающий мир: сводит леса, распахивает поля, нарушая сложившийся круговорот микроэлементов в биосфере, создает искусственные водохранилища, меняет лицо земли огромными горными выработками, осушает болотистые пространства и орошает водой пустыни. Здесь на каждом квадратном метре происходит ежеминутное столкновение колоссальных сил природы с противодействующими им силами цивилизации.

Но стоит спуститься хотя бы на две тысячи лет в прошлое, и картина разительно изменится. Воздействие человека на окружающую среду, по сравнению с сегодняшним, сократится в тысячи раз. И все же воздействие это было сравнительно велико. Облетая земной шар, возможные космонавты тех эпох отметили бы мощные ирригационные сооружения в пустынной зоне; достаточно большие пространства окультуренных земель, освобожденные от леса; дороги, связывающие отдаленные пункты материков…

Начало изменений следовало искать еще раньше. И не в природе — в самом человеке.

Менялся не человек — менялось его представление о мире. Одновременно менялось и отношение человека к окружающему пространству. Именно здесь проходит грань, отделяющая охотника и собирателя пищи, следующего в своих скитаниях сезонным изменениям природной среды, от земледельца, животновода, металлурга, перестроивших систему своих экологических связей так, чтобы извлекать из этих сезонных изменений максимальную для себя пользу, не трогаясь с места.

Рационально использовали пространство Земли уже охотники на мамонтов и северных оленей, совмещая сезонные странствия за передвигающейся дичью с такой же сезонной оседлостью в осенне-зимнее время. Изучение их орудий, стойбищ под открытым небом и под навесами скал и собственно жилищ — углубленных в землю и построенных на ее поверхности из крупных костей и бивней мамонта, — ранее относимых к разным культурам, заставило археологов признать, что различия во многих случаях объясняются не разностью племенных традиций или технических навыков, а всего лишь сезонной специализацией.

В разные времена года человек пользовался разными видами жилищ и, соответственно, разным набором орудий труда, поскольку то, без чего совершенно невозможно было прожить зимой, оказывалось ненужным в продолжительных летних странствиях, и наоборот.

Раскопанные на Днепре и Десне фундаментальные, но малые по площади жилища были остатками зимних поселений, подобно утепленным полуземлянкам обитателей Фенноскандии на лесных озерах. Наоборот, стойбища возле Костенок на Дону, Сунгирьская стоянка под Владимиром, палеолитические стойбища на Верхней Волге, на Каме и Печоре с тонкими слоями кострищ были обитаемы только летом. Такое сезонное деление жизни отражалось и на составе находок, и на формах и назначении орудий.

Собственно говоря, с сезонного использования пространства, в котором постоянные места стойбищ приобретали значение «опорных пунктов» для эксплуатации окружающей территории, можно вести отсчет активного освоения человеком окружавшей его среды.

Да, конечно, вначале такое «освоение» оказывалось весьма поверхностным. Приходя на излюбленные места, человек на первых порах вряд ли затрачивал много труда на приведение в порядок пятачка, на котором размещалось несколько летних чумов, два-три навеса и несколько амбарчиков на высоких стойках, где хранился немудреный скарб, лишний при перекочевках.

Перелом, как согласно отмечают археологи, палеоботаники и геологи, вероятнее всего, произошел в мезолите, когда человек спустился с высоких холмов на песчаные берега пресноводных водоемов.

Шаг этот, знаменующий для человека если не полную смену, то изменение среды обитания, отмечен в долинах рек и по берегам больших озер тонкими углистыми прослойками, залегающими на разной глубине под