Каирская трилогия - Нагиб Махфуз

Мухаммад Иффат снова сказал:

— Важно то, является ли он таким же Дон Жуаном, как и его отец?.. Я имею в виду, умеет ли он приударять за женщинами и соблазнять их?

Али Абдуррахим ответил:

— Ну насчёт этого — не думаю! Полагаю, что он останется таким же сдержанным и степенным, пока за ним и за той, кто станет его избранницей, не закроется дверь, а там уж он будет снимать с себя одежду с прежним спокойствием и достоинством, пока не бросится наконец на неё, делая всё с предельной серьёзностью и выдержкой, словно он читает важный урок своим ученикам!

— Из чресел Дон Жуана появился болван!

Почти что с негодованием Ахмад Абд Аль-Джавад спрашивал себя: «Почему всё это дело кажется мне таким странным?!» Он решил забыть об этом. Когда он увидел, как Аль-Фар снова подошёл к коробке с нардами и несёт её, он без колебаний сказал, что пришло уже время сыграть партию. Но мысли его всё ещё витали вокруг только что услышанной им новости. Он утешался тем, что всё же дал ему лучшее воспитание, так что тот смог получить диплом о высшем образовании и стать уважаемым учителем, а значит, он может делать всё, что захочет. И возможно даже, это к счастью, что он сам научился развлекаться, несмотря на свою тщедушность и огромные голову и нос! Если бы судьба была справедлива, Камаль женился бы много лет назад, а Ясин и вовсе бы не женился. Но кто же может заявить, что постиг эти секреты?..

Тут Аль-Фар спросил:

— Когда ты видел в последний раз Зубайду?

Поразмыслив немного над его вопросом, Ахмад сказал:

— В январе прошлого года, то есть почти год назад. В тот день она пришла ко мне в лавку, чтобы найти покупателя на её дом…

Ибрахим Аль-Фар сказал:

— Его купила Джалила, а та безумная влюбилась в кучера экипажа, и он оставил её без гроша в кармане. Сейчас она обитает в комнатушке под самой крышей дома певицы Саусан в таком ужасающем состоянии, что вызывает жалость!

Ахмад Абд Аль-Джавад с сожалением покачал головой и пробормотал:

— Султанша ютится в комнатушке под крышей!.. Пресвят Вечноживущий.

Али Абдуррахим заметил:

— Удручающий конец, но вполне предсказуемый…

У Мухаммада Иффата вырвался горестный смех:

— Да помилует Аллах тех, кто ещё верит в этот мир!

Затем Аль-Фар позвал их играть, и Мухаммад Иффат бросил ему вызов. Вскоре все они собрались вокруг коробки с нардами, и Ахмад Абд Аль-Джавад сказал:

— Интересно, кому повезёт, как Джалиле, а кому — как Зубайде?!

6

Камаль сидел вместе с Исмаилом Латифом в одной из комнат кофейни Ахмада Абдо. Это была та же самая комната, в которой Камаль сидел когда-то на заре своей юности с Фуадом Аль-Хамзави. И несмотря на декабрьский холод, в кофейне было тепло, поскольку двери были закрыты, что препятствовало проникновению холодного воздуха, этого единственного источника мороза, в это подземное заведение. Вполне естественно, что было тепло, и влага ощутимо распространялась вокруг. Исмаилу Латифу не нравилось сидеть в этой кофейне, если бы не желание подражать Камалю. Он был его старинным другом, дружеские связи с которым не прервались для Камаля, хотя ради куска хлеба он перебрался в Танту, где был бухгалтером после окончания торгового колледжа. Когда он возвращался в Каир, будучи в отпуске, то звонил Камалю в школу Силахдар и назначал встречу в каком-нибудь историческом уголке города.

Камаль принялся разглядывать своего старого друга. Телосложение его казалось плотным, а черты лица острыми и заострёнными. Он дивился тому, что тот стал вежливым, степенным и честным. Тот, что когда-то служил исключительным примером наглости, безрассудства и вульгарности, теперь был лучшим примером мужа и отца.

Камаль налил другу в стакан зелёного чая, затем налил себе и с улыбкой произнёс:

— Кажется, тебе не по душе кофейня Ахмада Абдо!

По привычке вытянув шею, Исмаил Латиф сказал:

— Она и впрямь странная. Почему бы нам не выбрать местечко на поверхности земли?!

— В любом случае, это самое подходящее место для таких достойных людей, как ты.

Исмаил засмеялся и снисходительно кивнул головой, словно подтверждая, что он стал и правда достойным признания своей респектабельностью.

Камаль ради соблюдения норм этикета спросил:

— Как дела в Танте?

— Отлично. Днём я работаю в конторе без перерыва, а вечер провожу с женой и детьми.

— А как там твои потомки?

— Слава Богу. Их покой — всегда за счёт наших забот. Но мы благодарны Господу в любом случае…

Подталкиваемый любопытством, которое возбуждало у него любое упоминание в целом о семье, Камаль спросил:

— А ты и впрямь нашёл в них своё истинное счастье, как говорят знающие люди?

— Да, всё так и есть.

— Несмотря на усталость?

— Несмотря ни на что!

Камаль поглядел на друга с ещё большим интересом. Это был совершенно новый человек, связь которого с прежним Исмаилом Латифом, которого он знал с 1921 по 1927 год, практически была утеряна. Это было в те исключительные моменты, прожитые им всеми фибрами души, когда не проходило ни минуты без ощущения глубокой радости или сильной боли. То время истинной дружбы, которую воплотил собой Хусейн Шаддад, и искренней любви в лице Аиды, неукротимого энтузиазма, подпитываемого пламенем великолепной египетской революции, суровых экспериментов, вызывавших сомнение, цинизм и страсти. Исмаил Латиф был символом той последней эпохи, её достойным показателем. Вот только насколько он далёк сегодня от того, кем был тогда?!.. Исмаил посетовал:

— Всегда найдётся что-то, что нас беспокоит, вроде новых кадров и задержки в повышении по службе, а тебе известно, что я привык к безбедной жизни под крылышком