Под грузом улик - Дороти Сэйерс

Перемещения Граймторпа.

Со среды 13 октября по четверг 14 октября

13 октября

12.30 дня

Приезжает в «Корону и розу».

1.00

Ест ленч.

3.00

Заказывает две дрели человеку по имени Гуч на улице Триммер

4.30

Пьет с Гучем, отмечая заключение сделки.

5.00 вечера

Заходит к возчику Джону Ватсону договориться о доставке собачьего корма. Ватсон отсутствует. Миссис Ватсон сообщает, что муж будет дома вечером. Обещает зайти еще раз.

5.30

Заходит к Марку Долби, бакалейщику, выражает недовольство купленным консервированным лососем.

5.45

Заходит к мистеру Хьюитту, оптику, оплатить счет за очки, препирается по поводу проставленной суммы.

6.00 вечера

Пьет с Зедекой-Костью в «Мосту и бутылке».

6.45

Снова заходит к миссис Ватсон. Ватсон еще не вернулся.

7.00

Был замечен констеблем № Зет-15 выпивающим в компании с несколькими мужчинами в «Свинье и свистке». Произносил угрозы по отношению к неизвестному лицу.

7.20

Был замечен выходящим из «Свиньи и свистка» еще с двумя мужчинами (пока не опознанными).

14 октября

1.15 ночи

Подобран возчиком Ватсоном в миле от Ридлсдейла страшно грязный, злой и довольно пьяный.

1.45

Впущен в «Корону и розу» Джеймсом Джонсоном, подручным.

9.00 утра

Посещен Элизабет Доббин.

9.30

В баре «Короны и розы» слышит об убийстве в Ридлсдейле. Ведет себя подозрительно.

10.15

Оплачивает чек на 129 фунтов 17 шиллингов 8 пенсов в банке Ллойда.

10.30 утра

Платит Гучу за дрели.

11.50

Покидает «Корону и розу» и отбывает в Граймерову Нору.

Несколько минут лорд Питер безмолвно взирал на запись, после чего указал пальцем на большой промежуток в шесть часов после записи на 7.20 вечера.

— Сколько отсюда до Ридлсдейла, Бантер?

— Тринадцать и три четверти мили, милорд.

— А выстрел слышали без пяти двенадцать. Пешком такое расстояние не покроешь. А Ватсон не объяснил, почему он возвращался домой в два часа ночи?

— Объяснил, милорд. Он сказал, что собирался вернуться к одиннадцати, но лошадь потеряла подкову между Кингз-Фентоном и Ридлсдейлом. Так что ему пришлось идти пешком в Ридлсдейл — около трех с половиной миль. Добрался он к десяти и сразу отправился к кузнецу. Перед самым закрытием он заглянул в «Славу Господню», там повстречал приятеля и отправился к нему домой, чтобы еще добавить. Без двадцати час он наконец выехал в Стэпли и через милю, около перекрестка, подобрал Граймторпа.

— Действительно, похоже, чистая случайность. Надо, чтобы кузнец и приятель смогли подтвердить это. И нам просто необходимо найти этих людей из «Свиньи и свистка».

— Да, милорд. Я еще раз попытаюсь после ленча.

Ленч был отменным. Но на этом сопутствовавшая им удача иссякла: к трем часам дня собутыльники Граймторпа так и не были найдены и перспектива их розыска представлялась безнадежной.

Впрочем, и Вилксу удалось сделать свой вклад в расследование. За ленчем он познакомился с человеком из Кингз-Фентона, и они, естественно, разговорились о таинственном убийстве в охотничьем домике, и тот сказал, что знает старика, живущего в хижине на болоте, утверждающего, что в ночь убийства видел мужчину, шедшего мимо. «И тут ни с того ни с сего мне пришло в голову: а не его светлость ли то был?» — весело заключил Вилке.

В результате дальнейших расспросов выяснилось, что зовут старика Грут и что Вилке может подвезти лорда Питера и Бантера к началу овечьей тропы, которая вела к его хижине.

И то ли лорд Питер решил наконец прислушаться к совету брата и сменить лондонских преступников и инкунабулы на здоровую сельскую жизнь, то ли Бантер был на самом деле воспитан не в Кенте, а на болотах, а может, Вилке (вообще-то прирожденный йоркширец, которому хватало здравого смысла) так преисполнился чувством собственной значимости, что ему не терпелось без промедления тронуться по предложенному им следу, но, если бы хоть кто-нибудь из троих проявил здравый смысл, это несуразное предложение не только никогда не было бы осуществлено в этот ноябрьский день, но не было бы и высказано. И тем не менее, лорд Питер и Бантер сошли с двуколки без десяти четыре у начала тропы и, отпустив Вилкса, упрямо тронулись к крошечной хижине на краю болота.

Старик страдал глухотой, и по прошествии получаса им мало чего удалось добиться. Однажды октябрьской ночью, в которую, как он полагал, было совершено убийство, он сидел у костра, когда — кажется, около полуночи — из темноты вынырнул высокий человек. Он говорил как южанин и сказал, что потерялся на болоте. Старик указал ему тропку к Ридлсдейлу. Незнакомец вручил ему шиллинг и исчез. Подробно описать одежду незнакомца он не мог, разве что на нем была мягкая фетровая шляпа, пальто и, кажется, гамаши. Он был почти точно уверен, что это была ночь убийства, потому что потом, когда он начал вспоминать свою встречу, он пришел к выводу, что это был кто-то из обитателей охотничьего домика, а может, и сам герцог. Он не сразу это сообразил, а подошел к этому выводу путем длинных умозаключений, поэтому и не стал «высовываться», тем более что не знал, к кому и куда идти.

Удовлетворившись полученными сведениями и вручив старику полкроны, лорд Питер и Бантер снова вышли на болото около пяти часов.

— Бантер, — заметил лорд Питер, двигаясь в сгустившихся сумерках, — я абсо-лю-лю-лютно уверен, что ответ на все вопросы мы найдем в Граймеровой Норе.

— Вполне возможно, милорд. Питер указал пальцем в юго-восточном направлении.

— Граймерова Нора там, — сообщил он. — Пойдем.

— Очень хорошо, милорд.

И, как два городских младенца, лорд Питер и Бантер бодрым шагом двинулись по узкой тропе к ферме, ни разу не оглянувшись и так и не увидев безмолвно накатывающую сзади зловещую белую пелену.

— Бантер!

— Здесь, милорд!

Голос прозвучал совсем рядом с его ухом.

— Слава тебе Господи! Я уж испугался, ты исчез. Решил поинтересоваться.

— Да, милорд.

Густая, холодная, удушающая пелена, накатив сзади, поглотила и того, и другого, так что они потеряли друг друга из виду, хотя и находились на расстоянии всего одного-двух ярдов.

— Я — болван, Бантер! — сообщил лорд Питер.

— Вовсе нет, милорд.

— Не шевелись, продолжай говорить.

— Да, милорд.

Питер на ощупь нашел его рукав и ухватился за него.

— Ну что мы теперь будем делать?

— Не могу сказать, милорд, у меня в таких делах нет опыта. Известны ли какие-нибудь свойства этого… э-э… явления?

— Не могу сказать ничего определенного. Иногда оно движется. А порой может несколько дней пробыть на одном месте. Можем переждать ночь здесь, а потом посмотрим, не поднимется ли оно на рассвете.

— Да, милорд. К несчастью, здесь страшно сыро.

— Да, что-то вроде этого, — с коротким смешком согласился его светлость.

Бантер чихнул и вежливо извинился.

— Если мы будем продолжать двигаться в юго-восточном направлении, — сообщил его светлость, — мы спокойно попадем в Граймерову Нору, и им придется или оставить нас на ночь, или пре

доставить эскорт. У меня в кармане есть фонарик, и мы можем идти по компасу — ах ты, черт!

— В чем дело, милорд?

— У меня же другая трость. Нет компаса, Бантер! Мы пропали.

— Может, нам попробовать продолжать идти вниз, милорд?

Лорд Питер заколебался. Всплывшие воспоминания о том, что ему доводилось слышать и читать, подсказывали ему, что в тумане спуск и подъем не ощущаются и человек движется вне ориентиров. Но согласиться с собственной беспомощностью не так-то легко. Холод становился леденящим.

— Можно попробовать, — слабым голосом откликнулся Питер.

— Мне приходилось слышать, милорд, что в тумане человек движется по кругу, — охваченный запоздалым раскаянием, промолвил Бантер.

— Ну, уж наверное, не на склоне, — возразил лорд Питер, к которому начало возвращаться самообладание хотя бы из чувства противоречия.

Бантер, лишенный своей стихии, впервые не мог дать никакого совета.

— Ну хуже положения, чем сейчас, не придумаешь, — заметил лорд Питер. — Пойдем и будем кричать.

Он схватил Бантера за руку, и оба осторожно двинулись вперед сквозь холодный густой туман.

Сколько длился этот кошмар, трудно сказать. Все вокруг словно умерло. Они пугались собственных криков, а когда умолкали, гробовая тишина казалась еще более устрашающей. То и дело они спотыкались о густо заросшие вереском кочки. Удивительно, какими преувеличенно огромными они им казались оттого, что они не могли их видеть. Надежды на то, что они смогут отличить спуск от подъема, не осталось. Они дрожали от холода, несмотря на то что были покрыты потом от страха и напряжения.