A moongate in my wall: собрание стихотворений - Мария Визи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
7 июня 1928
3. «Проходи своей дорогой…»
Проходи своей дорогойи скрывайся в ночь,ведь народу встретишь много —промелькнут, и прочь…
Я иду, шагов не слышу,не гляжу кругом,пусть садится день за крышу —не грущу о нем.
Были тысячи прохожихв долгой череде,только не было похожихна тебя — нигде.
1928
4. «Есть темный грот в лесной глуби…»[46]
Есть темный грот в лесной глуби,куда не все смогли б добраться;и если любишь, то люби,но не проси меня остаться.
Бывает слишком не понятьни лиц чужих, ни впечатлений,как будто нужно убежатьот человеческих селений.
Пусти меня. Я отойдуот грубого людского гамазатем, что я люблю звездуи песню рыцаря Вольфрама.
1927
5. «Луна — сегодня вечером рано…»
Луна — сегодня вечером рано(сегодня я все, что хочу, смогу)на небо, на синюю твою поляну,как только выйдешь, я прибегу!
Рядом с тобою, на тихом поле,где звезды выросли — камыши,будет все меньше, все меньше болив кувшинке белой земной души.
1927
6. «На дне глубоких призрачных озер…»
На дне глубоких призрачных озер,горящих блеском звездного пожара,мой город Китеж спрятан с давних пор.Я там живу. И я тебе не пара.
Ты не поймешь: ведь это не дворцытебе знакомой южной Атлантиды;издревле вдохновенные отцытуда скрывались от мирской обиды.
Там поднялись высоко купола,и звон колоколов летит, играя,и ангельского светлого крылаложится отблеск от конца до края.
Там голоса людей звенят мечтойи светятся глаза бессловной песней,и нету жизни, радостнее той,и нету в мире стороны чудесней.
Ты смотришь на меня, — а я стою,где ветер на воде играет тенью,и ухожу в холодную струю,к тебе недостижимому владенью.
И песнями призывными тебе,пришедшему от чуждых мне скитаний,нельзя переменить в моей судьбестаринных чар и золотых преданий.
1926
7. «Ты пришел и постучался в дверь…»
Ты пришел и постучался в дверь,в домик мой, стоявший на пути.Я открыла. Что же делать мне теперь,если ты готовишься уйти?
Ты забрел случайно; ты не знал,кто с приветом выйдет на крыльцо.Улыбнулся на прощанье, и пропал.— Мне твое запомнилось лицо.
1925
8. «Когда в открытое окно…»[47]
Tito
Когда в открытое окновечерних улиц шум влетаетбывает грустно и темно,— но сердце что-то ждет и знает.
Его не трогает испугот грубого людского тонаи повторяющийся звукиспорченного граммофона.
Оно задумалось и ждет,и в темноте своей таится,и оттого еще живет,что верит: песня повторится,
и позже, вдруг, затихнет все,и будет лишь звучать красиво«сон» кавалера des Grieuxвзамен трактирного мотива.
1928
9. «Красный колпак с зеленым…»[48]
(Your jester, Eva)
Красный колпак с зеленым,к плечу бубенчик приник,и глупым таким фасономтопорщится воротник.
Кукла ты, статуэтка,отодвинут, чтоб не мешать,я только редко-редкодолжна тебя вспоминать.
Потому что, хоть твои губыискривились зло и молчат.Мне ничто так не будет любо,как твой игрушечный взгляд!
1926
10. «Есть остров в океане. Ни коралл…»
Есть остров в океане. Ни коралл,ни жемчуга его не украшают.На голых гранях почерневших скалрастений корни молча умирают.
Там в полдень не проходят облака,чтоб освежить каленый камень тенью.и Божья вездесущая рукане трогает опального владенья.
Есть в океане памяти моейпогибший мир. В нем нет дневного света.Он Атлантиды царственной мрачней,певучими преданьями одетой.
Туда летят развенчанные сны.забытые осенними ночами.Там мертвый лоб желтеющей лунытуманы кроют мокрыми плащами.
1926
11. «Слышишь ли ты, море…»
Слышишь ли ты, море,я тебя зову?Чуешь ли ты, море,я тебя люблю?
Море! Ты не слышишь,ты не внемлешь мне;ты так тихо дышишьв сонной глубине,
ты струей трепещешь,чистой, как хрусталь,ты как солнце блещешь,убегая вдаль…
Стаю птиц ласкаешь,любишь с ней играть,а меня не знаешьи не хочешь знать.
1920
12. «Рапсодия спустившихся планет…»[49]
Рапсодия спустившихся планет,ушедших солнц, испуганных туманом,и жизнь грустит по незнакомым странам,и мысль стремится в небывалый свет.
Была любовь; светлей ее не быть.Одни глаза другим глазам сверкали.Алмазы в ожерелье бога Калитаких огней не смели бы затмить.
И больше нет. Звенит другой мотив.В бездонность древних скачок скрылась чара.Так блекнет лотос в храме Пешавара.И день приходит пуст и некрасив.
1926
13. «Тихие, лесистые ручьи…»
Тихие, лесистые ручьи,синих мхов молчанье вековое,сны о днях, которые ничьи,шепоты в полуночном покое.
Хочется понять, и нету слов,и язык и тех, певучих, разный.И пришедший день на смену сновкажется пустой и безобразный.
1926
14. «В высоком, тихом ивовом саду…»
В высоком, тихом ивовом саду,где лилии стояли, словно свечи,я верила, что благодать найду,ища твоей благословенной речи.
Шипы ложились лаской на руке,когда в кустах я ночью пробиралась,и думала, что близко на пескетвоих шагов шуршанье раздавалось.
Но почему же месяц предсказал,что до зари исчезнут все сомненья,когда зарей ты дальше убежал,задев мои глаза мелькнувшей тенью?
Мне в желтый месяц веры больше нет.Я затушу бездонным вздохом свечии сглажу на песке остывший следшагов, ведущих к небывалой встрече.
1926
15. «At night I see the barges on the ocean…»[50]
W.F.
At night I see the barges on the ocean,each light a spectre, every hull a ghost,and doubt within me stirs a strong commotionwonder if it's the sea or you I love the most.
Far in the blackness, breaking loose its tetherone after one, launches a fishing crew.Here on the beach where we have sat together,speechless, the sands keep footprints made by you.
What can I know? I feel the whitecaps reachingonly to quench the need of you in me.Coldheartedly the sea is always teachingthat men are midgets. And I love the sea.
1926
16. «За рекою — отдаленный…»
За рекою — отдаленныймедный звон монастыря…На курган посеребренныйрассыпает свет заря.
Долгим стоном звон несетсяиз-под старческой руки…Скоро ль белый день проснетсянад остывшим льдом реки?
Старичок веревку тянет,раз потянет да вздохнет,он не первый раз устанет,он не первый раз зовет
чернецов поторопитьсяк ранней службе поутру,о несчастьях помолиться,что гуляют по миру.
День за днем, тихонько всходитно ступенькам винтовым,дряхлым взором долго водитно курганам снеговым,
сядет тяжко на колодуи, напрягши сил, что есть,к христианскому народузазвонит Господню весть.
1922