Тамада - Хабу Хаджикурманович Кациев

Подошел бригадир Мухажир Асланов — широкоплечий, лет тридцати, в солдатской гимнастерке, в черной кепке, надетой козырьком назад.

— Так точно, товарищ председатель! — Он шутливо встал навытяжку и козырнул по-армейски. — Не жрамши со вчерашнего дня. Все время надеялись: вот-вот она явится. Поэтому и домой не сходили.

— Но ведь это далеко — домой. Туда да обратно — три часа ходу.

— А без горючего мы не работники. Лежим, покуриваем, думаем, как быть. То ли домой идти, то ли ее ждать. — Продукты какие-нибудь есть?

— На кухне... — Бригадир кивнул в сторону кухни. — Кукурузная мука, пшено, жидкий айран, соль, масла немножко топленого...

— Богато живете! — усмехнулась Жамилят.

— Что же вы сами-то не приготовите? — вмешался Ибрахим. — Странное дело, шестеро здоровых мужиков страдают от голода, когда на кухне съестные припасы.

— А кому охота за поварское дело браться, — ответил бригадир. — Есть повариха, пусть она и готовит.

— Ну и логика! — Ибрахим засмеялся. — Жамилят, ты слышала? Каждый считает ниже своего достоинства приготовить поесть.

— Вижу, что так. — Жамилят улыбнулась. — А ты, Ибрахим, не проголодался? Нет? Ну, а я есть хочу. — Она направилась к кухне. — Где тут мука, пшено, масло? Хочу приготовить поесть добрым джигитам.

Бригадир опешил:

— Да что ты, сестра, как так можно... Зачем затруднять себя из-за нас?

— Я вижу, пока вы тут умираете с голоду, работа стоит. Да и сама, я уже сказала, есть хочу. Разожгите огонь и поставьте котел с водой, — приказала она и сняла с себя пальто и шерстяной платок. Достала из кармана расческу и причесалась, собрав волосы на затылке в тугой узел, помыла руки и надела передник. — Дровишек еще подкиньте — не скупитесь.

С приятным удивлением наблюдал Ибрахим, как быстро она просеяла муку через сито, замесила тесто, наделала маленьких лепешек, какие обычно готовятся на кошах. Легкость в каждом движении и расторопность. Вот и пшено промыто в холодной воде, вот брошено оно в кипящий котел, вот уже пахнет хантусом[20] и чуреками.

— Оказывается, ты быстрорукая, Жамилят, — улыбнулся Ибрахим и потянул носом воздух. — Вкусно пахнет.

Обескураженные трактористы тоже молча следили за каждым ее движением. Вот уже на столе железные миски и деревянные ложки.

Спросила:

— А где же половник? Не вижу.

Бригадир юркнул в кухню и через несколько секунд вернулся с половником в руках.

— Давайте садиться обедать, — пригласила Жамилят. — Прошу за стол. Ибрахим, садись вот здесь, рядом.

— Эй, ребята, чего глаза вытаращили? Садитесь! — приказал бригадир. — Ты уж нас извини, Жамилят. Спасибо. А ну, живей, давай за стол!

— Спасибо скажете, когда пообедаете.

За обедом трактористы разговорились, что работы невпроворот, пашут и днем и ночью, но еще пахать да пахать. А почему так, всем ясно — всю землю приходится весной пахать. Осенью-то ни одного га вспахано не было. А кто виноват? Скотоводы. Это они в прошлом году пасли скот на стерне до поздней осени, не дали вспахать под зябь.

— Разве скотоводы виноваты? — заявил все тот же чумазый тракторист. — И над ними есть начальники.

Жамилят повернулась к нему:

— Послушай, брат мой, есть хорошая поговорка: вслед прошедшему дождю бурку не неси.

— Понятно, дело прошлое, но все-таки...

Ибрахим искоса поглядывал на Жамилят. В последние месяцы она заметно похудела: щеки ввалились, резче обозначились скулы, но глаза прежние — чистые, внимательные, уверенные. Жаль, не сложилась у нее личная жизнь. Какой муж не порадовался бы такой жене? Может, потому, что не сложилась у Жамилят личная жизнь, и ушла она с головой в общие заботы. Но иная женщина, которая подолгу работает в мужском коллективе, вольно или невольно теряет какую-то частичку женственности. О Жамилят этого не скажешь — женственная. И как ловко и быстро приготовила обед!.. «Жамилят, Жамилят, Жами... Влюблялась ли ты в кого-нибудь за свой вдовьи годы? Конечно, горянки — они такие... жестоки к самим себе. Но почему меня волнует: был ли у нее кто-нибудь или нет? Мне же должно быть все равно... Уж не ревную ли? На каком основании?.. Глупо. Какое я имею право даже мысленно касаться ее личной жизни? Вон такие мысли из головы, вон!..»

Да, впервые Ибрахим поймал себя на мысли, что думает о Жамилят как о женщине. А главное, не было никакой возможности выгнать из башки эти мысли. Вдруг на миг представил себя вместе с ней в одной комнате: они вдвоем, она готовит хантус, руки ее обнажены до локтя, а он сидит за столом и смотрит на ее красивые и проворные руки, на плавный изгиб бедра, она поворачивается к нему и улыбается — внимательный и мягкий взор.

К стану по пашне шла девушка.

— Вот она, наша повариха, — сказал бригадир.

Все повернули головы в ее сторону.

— Давай скорей, обед стынет! — крикнул один из парней и замахал ей рукой.

— Бегом, бегом! — прокричал другой.

Девушка в самом деле ускорила шаг.

За столом дружно засмеялись.

Должно быть, и этот смех, и вид стола, за которым был в разгаре обед, и сидящая за столом председатель Жамилят — все это подействовало на девушку, как наваждение.

— Я... я... дома была, — пролепетала она, подходя.

— Ну, а я тут в это время обед готовила, — Жамилят нахмурилась. — Садись с нами, пообедаешь.

Девушка точно остолбенела. На щеках вспыхнул яркий румянец. Она не знала, куда деть глаза, — все смотрят на нее, и перед десятком взглядов она совсем потеряла дар речи, наверное, хотела что-то объяснить, но не смогла, из глаз хлынули слезы, она беспомощно закрыла лицо руками и разрыдалась.

Жамилят удивленно вскинула брови:

— Что случилось?

— Брат заболел... Я... я...

— Успокойся, — подошла она к девушке и похлопала по плечу. — Конечно, если брат заболел... Всем все понятно. Но надо было как-то предупредить. Ну, ну, не надо... успокойся. Скажи лучше, тебе нравится здесь работать?

Девушка удивленно взглянула на нее.

— Я спрашиваю: тебе нравится твоя работа?

— Какая? Поварихой? Нет.

— А почему?

— Не успеваю... Клянусь аллахом, я стараюсь, но они так едят, — кивнула она на трактористов, — так едят... Как саранча! Не успеваю я им готовить.

— Рабочий человек без еды — не