Тамада - Хабу Хаджикурманович Кациев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По дороге Жамилят шутила и рассказывала о себе, часто поглядывая на парня и девушку и словно не замечая Али. Она рассказывала о том, как в тридцатых годах работала на ликвидации неграмотности. Ей было лет тринадцать. Тогда по всей Балкарии был брошен клич: «Долой неграмотность!» Горцы садились за парты ликбеза. Некоторые — с неохотой, особенно женщины, не желали прослыть «гяурками». Трудно было убедить таких. А убеждать приходилось ей, Жамилят. Со сверстниками своими и в грязь, и в холод ходила по домам односельчан, уговаривала учиться грамоте. Легко ли было! То встретят тебя наглухо запертые на внутренние засовы двери, то спустят злобных черноносых лохбаев, то услышишь недобрые выкрики, а то вдруг палка угодит по ногам. Поневоле иной раз заплачешь от обиды. А выплачешься — прыг через плетень или прокрадешься задами к негостеприимному дому — и снова просишь, убеждаешь, уговариваешь темного человека учиться «черным знакам». Бывало, подивятся твоей неотступности да и возьмут в руки букварь, чтобы убедиться, что нет в этих «черных знаках» никакой кабалистики...
— Помнишь, Али, как все это было? — обратилась она к нему, наверное, единственный раз за всю дорогу.
В Жемтале пробыли долго, до вечера. Жамилят подробно вникала в дело, которое действительно было прибыльным. Али следовал за ней повсюду, как тень, в своем новом темно-синем плаще и новом, с иголочки, дорогом костюме, подчеркивая всем своим видом значительность и серьезность своего пребывания у жемталинских свиноводов.
Он был немного расстроен. Такую ферму можно было давно завести, дело не очень-то хитрое. Животные неприхотливы, едят все подряд. Обеспечить их кормами нетрудно. Сам он никогда не относился предвзято к свинине, еще в армии, отведав ее, понял, что мясо вкусное, а все разговоры вокруг крайней нечистоплотности этих животных — просто болтовня. Скотина — она и есть скотина, не хуже другой.
Парня и девушку устроили в общежитие.
— Только на две недели, — успокаивала их Жамилят. — Учитесь. А через две недели — домой.
К вечеру Али стало слегка подташнивать с голоду. И он спросил Жамилят, не сходить ли им поужинать, ведь она тоже с утра ничего не ела.
— Я знаю, где тут можно хорошо поесть, — сказал он. — Вон там за углом, в конце улицы...
Над входом в одноэтажное кирпичное здание висела вывеска: «Шашлычная».
Почти все столики были свободными.
— О аллах! — раздалось рядом с ними. — О чудо! Неужели это Бибоев?
К ним подошел толстый, как бочонок, буфетчик, оказавшийся давним знакомым Али. Буфетчик оглядел их обоих, и Али отметил, что особое внимание буфетчика привлек его новый костюм, в котором Али чувствовал себя не очень-то уверенно и свободно.
— С приездом! — суетился толстяк. — Будьте добрыми гостями. Кто у нас однажды побывал, обязательно снова вернется.
— Спасибо, друг, — чинно отвечал Али.
— Нет заведения краше, чем наше! — почти стихами заговорил буфетчик. — Если закажете шашлык, мы на ваших глазах заколем барашка, и через пятнадцать минут шашлык зашипит на вашем столе. Такой шашлык! — театрально закатил он глаза. — Только нос будет щипать да вина просить.
Сели за столик у окна, Али заговорил о том, что лучшей шашлычной он в округе нигде не видывал. Подумать только! За несколько минут заколоть барашка, освежевать, разделать — и зажарить. Сказочное дело. Разве увидишь такое в Нальчике?
За окном раздалось блеяние. Здоровенный детина тащил за веревку упирающегося барашка.
— Да, обслуживание хорошее! — улыбнулась Жамилят. — Неужели этот барашек для нас?
Кивнув в сторону буфетчика, Али с гордостью сказал:
— Он меня давно знает. А у нас в ауле его родственник живет.
Заказал Али не водку, а бутылку сухого вина.
Подав на стол бутылку «Саперави», за которой буфетчик опускался, видно, в подвал, потому как на носу у него выступили капельки пота и он тяжело дышал, спросил с гордостью:
— Видели барашка, а? Оллахий, разве это не высший сорт?! Вот я и говорю: кто из вас хоть однажды у нас тут покушал, вернется еще. К нам даже из города приезжают. Специально. Мы заказы по телефону берем.
Минут через двадцать пять подали шашлык.
— Нет, нет, я пить не буду, — покачала головой Жамилят. — Мне нельзя... Печень...
Настаивать Али не стал.
Они с жадностью набросились на еду.
Шашлык оказался жестковатым и явно не из парного мяса. Это смутило Али, но спутница его, казалось, не заметила подделки, и он успокоился. Иногда Жамилят украдкой взглядывала на Али — тот с великим трудом, делая вид, что смакует, жевал баранину.
— Да, да, очень вкусно, — сказала она с иронией.
Али промолчал.
— Совсем свежее мясо. Парное! — не унималась она. Ей вспомнился рассказ отца о куске хичина, о находчивости Али, когда тому пришлось выкручиваться из смешного положения. Отец, помнится, сказал: «Такой вот у нас Али». А ей хотелось добавить тогда: «Да ведь он с детства такой!» Бывало, идет из школы и сочиняет разные небылицы: будто они на самолете летал, когда гостил у бабушки в Нальчике. И будто все у него лучше, чем у других: и сумка для учебников, и пенал, и самая интересная книжка есть, какой не найдешь в школьной библиотеке, и будто ни у кого из аульских ребят нет такого быстрого ишака, — тот запросто обгонит любого доброго скакуна. Даже не верилось, что можно врать так складно, увлеченно, с неоспоримой уверенностью в себе.
«Все у тебя самое лучшее, самое хорошее, — сказал однажды в классе Ибрахим, когда Али начал хвастаться. — Но у нас в ауле есть человек, которого все слушают с большим удовольствием, чем тебя, да и верят, пожалуй, больше». — «Кто?» — вырвалось у Али. «Омар Текеев, водовоз». Все так и зашлись от хохота.
Давно это было. Но и сейчас Али все такой же — не прочь прихвастнуть при любом удобном случае.
Дверь отворилась, на пороге появились новые посетители — четверо высоких горцев в черкесках. Сели рядом за столик. Один из них, весь седой, отложил в сторону посох и принюхался:
— Четыре порции, — сказал он буфетчику.
— Пятнадцать минут — и шашлык к вашим услугам, аппа! — заторопился тот. Видимо, это были не
