Книжка-подушка - Александр Павлович Тимофеевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Учитель химии – нелепый, рыхлый, не боящийся быть смешным, отменно изображающий Чаплина и прозванный за это Чарли, исключительно добрый и умный, образцовый русский интеллигент, такой князь Мышкин сталинского времени. И, как у князя Мышкина, который периодически бился в эпилепсии, у переводчика идет носом кровь в минуты роковые. Блажен, кто посетил. Если бы. Мука мученическая ваши минуты роковые. На них у частного лица физиологическая реакция.
Учитель, ставший при немцах переводчиком, – частное лицо, защищающее свои частные ценности, свое частное пространство – беременную жену, старуху-мать, ностальгический домашний уклад, до конца не разрушенный, большевиками не добитый. Переводчик – из бывших, и столовые приборы с фамильным вензелем не куплены и не продаются, они часть мира, который необходимо сохранить.
Понятно, как эта история была бы рассказана в свободной стране, при проклятом ельцинизме. Переводчик успешно бы гадил немцам, обманывая их при переводе, спасая кого можно, предотвращая трагедии и губя доносчиков, делая одно добро, за что был бы разорван на части соседями при возвращении Красной армии или сдан в НКВД и расстрелян. А семья бы отправилась по этапу. Судьба частного пространства и ложек с вензелями тоже очевидна: они были бы проданы и перепроданы.
Трагедия частного лица, попавшего в исторический катаклизм, – излюбленная тема искусства XX века, и она не решается в пользу частного лица. Оно терпит крах. Крах этот имеет тысячи вариантов, но в любом случае это крах частного лица, а иначе про что был рассказ? Именно это сегодня не переваривается, по крайней мере в сериале, герой которого должен вызывать постоянное сочувствие, из вечера в вечер.
Это какое-такое сочувствие к предателю? Вы сошли с ума. Никакие дела не извиняют коллаборациониста – ни малое добро, ни даже малые подвиги. Переводчик недаром учитель химии. Уже в первой серии он наколдует адскую смесь, отправив на тот свет двоих извергов. Но этого недостаточно. Ох, недостаточно. К тому же фашисты за двоих уничтожат аж два десятка, и получится, что переводчик виноват в их гибели. Нет, он должен полностью переродиться, по капле выдавить из себя Чарли, изжить Мышкина, растоптать интеллигента, отказаться от частного лица, да и от любого лица в принципе – стать настоящим мужиком, героем, Рембо, чтобы, перебегая от стенки к стенке и отстреливаясь, уложить из автомата полсотни фрицев, чтобы зритель облегчено вздохнул: правильный был пацан, врагу бы я не сочувствовал.
Все напрашивающиеся вопросы – как это могло случиться, ведь переводчик весь фильм спотыкался и падал, как же он вдруг так ловко бегает и еще ловчее убивает, ведь он ножом только за столом пользовался, а автомата в руках не держал? – все эти глупые вопросы Прошкин снимает, пародируя голливудский финал и собирая штампы в кучку, включая совсем серийную сцену с вроде бы убитым героем, который восстает из мертвых, чтобы прикончить начальника, главного супостата. Пародия идет не только через комиксовое занижение, но и через сомнамбулическое завышение – замечательна вся прелюдия к расстрелу, медленная, торжественная, с глаженьем белой рубашки и разглядыванием себя в зеркале. Это не подготовка к операции, а священнодействие, ритуал, дышащий местью, и кто знает, может, все это произошло в воображении героя, привиделось ему, когда он рыдал над трупами матери, жены и младенца? У меня нет претензий к финалу: хорошо придумано, хорошо сыграно. И вообще Прошкин и Хаев отличные.
Время поганое.
11 маяПро конкурсы песни я не понимаю, про Евровидение – тем более. Но крик стоит такой, что пришлось посмотреть Кончиту. И что всех так потрясло? – Кончита как Кончита, артист в образе. Это много раз воспетый аттракцион: Лондон, рынок, бородатая женщина. Поэтика Диккенса. Публика в изумлении, открыла рот, дети в восторге, все билеты проданы. И что в том плохого? И разве это не метафора попсы как таковой – самой благонамеренной? Почтеннейшая традиция, ей миллион лет. В интересное время живем: чем в большем раже сторонники скрепы, тем меньше они могут ее опознать.
14 маяВладимирский двенадцатый век, русская романика, наше все – высокий портал, прямая спина входящего. Европа. Свобода. Потом, когда татары, ну, думают, не трусь, надели шаровары, приехали на Русь, все сгорбилось, ссутулилось, портал стал лазом, щелью, куда надо было проникать на четвереньках. Собственно, вся русская история это редкие мгновения прямой спины, чередующиеся с длительным коленно-локтевым унижением. Одичание, обрушение в варварство, в пещеру, случившееся в последние пятнадцать лет, в этом смысле вполне наглядно. Россия – не Европа. О, да. Встала с колен, чтобы ползать на карачках. Но ведь высокий портал был? Был. Значит, еще вернется.
18 маяВалентина Корсакова – спасибо ей! – в одной из дискуссий подарила сегодня чудесное выражение про дамочек, которые хлеб берут двумя пальцами, а хуй – двумя руками. Весь образ-характер, строй речи, души и чувств, вся жизнь и судьба в одном выражении. О, великий, могучий. Ты один мне поддержка и опора. Почему, за что тебя хотят запретить?
22 маяНе прекрасный русский мат, а слова «фашизм», «нацисты» как определения, относящиеся к современникам, это единственное, что бы я запретил. Ко всем одинаково не подходит, ровным счетом ничего не значит. Выброс адреналина через словесный мусор, беспримесная агрессия, тягостная пустота.
30 маяАнтон Красовский, рекомендуя у себя в блоге беседу Соколовой со Смирновой, пишет: «Читать с того момента, когда начинают говорить про Любу Аркус. И уже – до конца».
Поясняю. С того момента, когда начинают говорить про Аркус и уже до конца, беседа делается о том, как помочь ближнему, как жить, чтобы не чувствовать себя свиньей, и о проблемах, с этим связанных: об индивидууме и обществе, об обществе и государстве. До того разговор был про эксцентрическую девушку. Зря Красовский пренебрегает композицией, тонко и осмысленно выстроенной Ксенией Соколовой. Эксцентрика это свобода. Свобода это ответственность. Ответственность это помощь ближнему. И никто лучше, чем Авдотья Смирнова, не показывает эту взаимосвязь.
31 маяРусский либерал часто бывает поверхностным, даже глуповатым, склонным к самой тухлой догматике: отсюда культ разнообразных УЖК, комплекс рукопожатности и прочие многократно осмеянные черты. Приземленный монетаристский либерал склонен к линейности, спрямляет углы, сторонится поэтического тумана и обмана, избегает бездн, а