Капитал (сборник) - Михаил Жаров

– Ванюш! – гортанно, будто горло слиплось от мужского семени, спросил Олег Святославович. – Что этот дурак читает?

Судья, услышав про дурака, закончил уверенно и чётко:

– … сроком на три года с отбыванием в колонии общего режима.

Иван сидел зачарованный, стараясь лучше запомнить текущую минуту. Именно сейчас крошилась в щепки его карьера, да и жизнь, в любом её понимании, делалась зыбкой, как сон.

А затем он на весь зал рассмеялся. И смеялся в следующие дни, подписывая договоры дарения на дом и машину, обналичивая счета в двух банках. И совсем его прорвало на хохот, так, что по-поросячьи визжал, когда молчаливые крепыши привезли его на знаменитую дачу и передали в руки троим постояльцам. Эти трое волоком потащили Ивана к бане, а он выскальзывал, обессиленный от смеха.

– Помешался, что ли? – сказал один из них, бородатый и мощный, настоятель деревенского храма.

– Какая разница! – проворчал молодой депутат областной думы.

В предбаннике Иван, неожиданно перестав смеяться, натужно покраснел. В лица карателей ударил густой запах.

– Да у него из всех щелей! – вскрикнул стройный юноша, стриптизёр. – Пусть сначала моется, свин!

Ивана закрыли в бане, лишив цепочки с крестиком, ремня и шнурков. Внутри оставили ему бак с холодной водой, деревянный ковш и простынь.

– Десять минут тебе! – крикнули уже из-за закрытой двери.

Да, помыться требовалось, но лучше было погибнуть грязным, чем чистым достаться этой богемной компании.

Иван прошёл в натопленную парилку, ковшом выудил из печи лиловый от жара булыжник и завернул его в простынь, которую для надёжности сложил втрое и скрутил, чтобы держать обеими руками. И чокнутый хохот, и полные штаны, и грозный банный кистень он придумывал на ходу. Голова работала бешено, и, кажется, было слышно то, как пощёлкивают в мозгу импульсы. Сердце, спасибо ему, не боялось и стучало тяжеловесно, напористо, будто отбивало «Прощание славянки».

– Я всё! – позвал Иван, встав у двери и закинув на плечо увесистую простыню.

– Шустрый, как вода в унитазе! – смеясь, сунул в проём голову стриптизёр.

От удара он стремительно слёг на пол и загромоздил собой проход. Иван, боясь соскользнуть, пробежал по нему твёрдыми шагами, как по дорожной каше. Следующим надо было встретить бородатого батюшку, ибо уронить его потребуется сил и стараний.

Батюшка сидел в предбаннике за резным столом, держа в руке выпитую рюмку. Он успел качнуть головой, и камень лёг ему на плечо, что оказалось даже лучше. В широком плече хрустнула ключица, и батюшка, матерно ёкнув, замер, тараща изумлённые от боли и страха глаза.

Депутату, видимо, пришли на ум тяжкие мысли, потому что он обхватил руками голову, согнулся и побежал к выходу. Иван успел опустить камень ему на зад, после чего несчастный опрокинулся на спину и развратно раскинул в стороны ноги. Известная «поза лягушки», когда ломаются кости таза.

– Выздоравливайте! – коротко попрощался Иван.

Теперь ему предстояло самое трудное. Добраться в соседний город на той стороне Волги. Там ждал единственный приют. Сделать такой вояж с полными штанами, без денег и чтобы незаметно, можно было только пешком. Семь километров пути. Начало декабря. Надёжного льда нет, потому что ещё не пришли настоящие морозы. С богом!

Не опасаясь, что пустятся в погоню, Иван шёл медленно, три часа, и всякую секунду в своих мыслях умирал. Через каждые два-три шага лёд под ногами трагично трещал, и звук уходил в глубину, туда, где ждала Ивана тёмная, холодная смерть. Вот она, заветная грань, между-между – белая, припорошенная снежком.

Приходилось петлять, огибая чуть прикрытые ледком полыньи, а то и промоины, в которых ещё отражала небо вода. Путь получался не семь, а все четырнадцать километров. А как была прекрасна земля впереди, Господи!

Молясь, Иван наконец вступил на берег и только сейчас ощутил, что в штанах изрядно прибавилось, и об оледеневшую ширинку изнутри журчит свежая счастливая струя.

3.

Конспиративной квартирой Иван обзавёлся полгода назад, после встречи с кастетом. Нет-нет, тогда он не поддался неврозу и его не стали одолевать сны о кастрации. Однако убежище завести решил. Чтобы было.

Дорого квартира не встала, потому что находилась в городе, в котором и в советские-то времена имелось одно предприятие, химический завод, а последние двадцать лет не работало и оно, превратившись в сталинградские руины. Вслед за исчезновением из жизни города трудовых человеко-часов произошёл исход и самих людей, и самого времени. Остались лишь смена дня и ночи, а из людей назло прогрессу и модернизации доживали свой век рыбаки да горстка символических бюджетников. К примеру, действовал отдел милиции, в дежурной части которого стояла низенькая деревянная клетка, годная разве что для овец, а над столом дежурного вместо президентского портрета висела икона Богородицы, застеклённая выпуклым экраном от чёрно-белого телевизора. Сотрудников числилось ровно столько, чтобы, по-старинке, сообразить на троих.

А ещё по единственной асфальтовой дороге, которая тянулась вдоль всего волжского города и местами поросла травой, ходил автобус. Ивану запомнилась поездка в нём, когда он только что уладил дела с покупкой и спешил на вокзал. Проблема была в том, что приобретённая квартира находилась в противоположном от вокзала конце города на расстоянии семи остановок, и хотя в запасе имелся час, однако после минования автобусом четверти пути в распоряжении осталось времени вдвое меньше. Не то, чтобы успеть, какое там, в экскурсионной поездке по городу были все шансы проголодаться и захотеть в туалет.

– А-аа, простите, за полчаса мы не успеем на вокзал? – взгрустнув, спросил он водителя.

В ответ водитель просиял улыбкой Юрия Гагарина и – поехали! Он мчал без остановок, не впуская и не выпуская других пассажиров. Мало того. Уже сидевшие в автобусе люди не ругались, а успокаивали Ивана, что он успеет, называя его кто братом, кто сынком. В результате на вокзал водитель пригнал быстрее, чем тоже самое смог бы сделать герой «Такси-1, 2, 3, 4».

Ключ от квартиры Иван достал из трещины в стене подъезда. На месте была и спичка, вставленная в дверь для заметки на случай, если бы пытались вскрыть.

В квартире имелись запасы: по одной коробке – тушёнки, сгущёнки, рыбных консервов; чай, кофе, сигареты; рыдьно-мыльное. Плюс канистра спирта и в тайничке деньги, рассчитанные на пару билетов дальнего следования. Там же – газовый пистолет, переделанный под боевой.

Со стакана разбавленного спирта Иван уснул голый на пыльном диване. Проснулся он, когда за окошком во дворе стояла ёлка, бедно украшенная блестящим дождиком. Канистра была пустая. Всюду пустые консервные банки, и в них окурки. Кудри на груди свалялись. Из зеркала смотрел дядюшка Ау.

Иван умылся, обналичил тайничок и вышел на улицу, прихватив заплесневелую сумку «Аэрофлот». Свет едва не выжег глаза, а воздух опалил лёгкие. Слёзы, казалось, хлынули даже через нос, будто после полной ложки хрена. С мыслями об экономии Иван купил портвейна. Сумки должно было хватить на дня три русского сна.

В русских ведь больше силы, чем требуется просто для безделья, и если нет войны или комсомольских строек, то вечный русский гасит силу, чтобы она, невыработанная, не разрушила его самого. Так Иван и поступал.

Тайничок пустел, но до весны должно было хватить. Почему-то Иван ждал тепла. Наверное, потому, что все чего-то ждут и рассчитывают, что ожидаемое принесёт счастье. Времена года годились тоже.

Шёл он как-то в злобный мороз за аптечными флаконами (эх, да!) и считал, сколько остаётся денег до конца зимы, будто если их окажется мало, то весна не наступит. Цифры царапали мозг и от любого неосторожного поворота головы осыпались в гортань. В очередной раз отхаркав нерешённую арифметическую задачку, Иван встал и обмер. Перед ним на автомобильном номере красовались самые жуткие три цифры и три буквы.

Кабы «Х666УЙ», Иван бы только рассмеялся. Дураков полно. Но перед ним была машина Олега Святославовича. Хуже было только то, что свободный Олег Святославович стоял прямо на пути Ивана, и хуже некуда – с ним был стриптизёр.

– Да не понимаю я тебя! – ругался Олег Святославович на стриптизёра, который страшно мычал и несуразно махал руками; видимо, после банного булыжника он стал глухонемым и невменяемым.

– На! Лучше напиши, где его видели! – протягивал Олег Святославович блокнот.

Иван шатнулся назад, но бежать означало обнаружить себя. Поэтому Иван сказал:

– Мужики, дайте закурить.

Олег Святославович искоса глянул на него и взбесился:

– Кто мужики?! Пошёл отсюда, быдло!

И тот и другой расступились.

– Вот тоже! – услышал Иван о себе в спину. – Таких надо вместе с Ванюшей убивать, чтобы землю не топтали!

Деньги иссякали, весна пришла, а счастье медлило. От недостатка вина напали бессонница и, конечно, тоска. Да такая тоска, что всё внутри дрожало, а снаружи бурлили слёзы. Жаль было глупый мир и несчастное солнце, горевшее зря. И уже по-собачьи выл Иван и ладони наполнялись капелью из глаз, когда он вспоминал Юлю.