Капитал (сборник) - Михаил Жаров

– Как живёшь? – спрашивает и улыбается, слепя белейшими зубами, что тоже отличает её от здешних цыганок.

– Да нормально, – пожимаю плечами и начинаю усердно подводить наручные часы.

– Интересно! – одобряет она мой ответ и кивает на крестик, лежавший на столе. – В Бога веришь?

– Чего в него верить-то! – изображаю человека, который живёт земными страстями. – Просто ношу.

– Интересно с тобой, – неустанно хвалит она меня. – Красивый, простой, не зазнаёшься. Работаешь, значит?

– Работаю, – отвечаю, бездумно крутя по циферблату стрелку.

– Молодец! Мужа бы такого! – она встаёт и идёт к двери. – Хоть чаем напои в следующий раз.

– Подожди! – вскакиваю. – А ты… это… тоже на свинарнике?

– Ну да.

– Просто раньше не видел тебя.

– Плохо смотрел, – говорит, захлопывая дверь.

Я веду себя дико. Сдавленно, гаденько смеюсь и бью себя кулаками по голове. Теперь без сомнений, влюблён безобразно. Впервые.

Замираю лишь за тем, чтобы вспомнить Лизу, а затем дальше смеюсь и стучу по голове.

Удивительно то, что одета она была, как другие зэчки, в чёрный халат, серую телогрейку, а на голове белый платок, но мне её наряд показался до того трогательным, что хотелось повторять из сказки; «Милая Золушка!..» А ещё, что важно: от Лизы не пахло свинарником.

– Вы чего это? – вдруг спрашивают меня.

Я вздрагиваю и краснею. Смотрю, на пороге стоит девушка из роты охраны.

– К вам сейчас Лиза приходила? – интересуется она строго.

– Я не знаю, – отвечаю, стирая со лба испарину. – Мы не знакомились.

– Я видела её! – говорит она зло и звонко, будто лязгает тяжёлой связкой ключей. – Вы с ума сошли пускать?!

– А что? – начинаю подводить часы.

– Как что? Вы думайте! Она заключённая. Ей следует быть на рабочем месте, а она у вас трётся, сучка.

Молчу, кручу минутную стрелку. Что пристала ко мне? Ты за них отвечаешь, ты и смотри.

– Извините меня, что кричу, но у меня уже сил нет с ними. Я посижу у вас, хорошо?

Она садится на стул, а я обречённо – на топчан. Шла бы ты лучше, родная.

Застыл над часами, ненавижу себя и гостью. Глупое, неприятное молчание, которое длится и не заканчивается.

– Хр!.. – вдруг всхрапывает она.

Уснула. Облокотилась о стол и положила голову на ладонь. Гляжу и не могу оторваться, второй раз подряд дивясь женской красотой.

Гостья моя казалась совершенной противоположностью Лизы хотя бы уже по одежде: синий камуфляж и погоны со звёздочками младшего лейтенанта, на голове пилотка. Но форма формой. Разнились же девушки тем, что Лизина красота была золотой, а красота гостьи – простой, то есть русско-народной. Волосы и лицо гостьи слепили белизной, какая встречается в солнечный полдень среди снежного поля, и посреди такой зимы и стужи сидела ярко алая бабочка, губы. Я взялся руками за край топчана, чтобы не сорваться и не поцеловать их. Чёкнулся.

Кто же красивее, Лиза или…

– Меня Аня зовут, – произнесла гостья, и я подпрыгнул на топчане. – Я, кажется, уснула.

Дурак, засмотрелся на губы и не заметил, что она проснулась. Что же происходило на моей физиономии? Великовозрастный девственник упёрся скользкими глазами в спящую красавицу.

– Меня Саша, – тяжко вздохнул я, снова ненавидя себя и её.

– Ты не сердись, – сказала Аня, легко перейдя на «ты». – Поработаешь, как я, начнёшь на людей кидаться.

– А за что сидит Лиза? – спросил я, лишь бы чего спросить.

– Оо! – усмехнулась Аня. – Редкая мошенница! Но поёт хорошо. Вот за самодеятельность и ходит в бесконвойке. Ты сам-то здесь не закис? Скучно, поди?

– Да нормально, – пожал плечами. – Поговорить, конечно, не с кем.

– Давай, я к тебе буду приходить? – Аня вдруг зазывно улыбнулась, или мне уже мерещилось.

– Заходи! – встрепенулся я.

– Договорились. Пойду, гляну, как они там.

Она закрыла за собой дверь, а я подумал: неужели и в неё влюбился? Значит, да. Значит, у меня большое сердце.

В следующую смену принёс пряников.

Шли час за часом, но никаких правонарушений со стороны поросят я не подмечал. Ходил, всматривался в сонные, довольные жизнью рыла. Грозный, как следователь перед подозреваемыми. Порядок в свинарнике был армейский, и те же свиноматки стояли передо мной по стойке «смирно!», втянув по-солдатски животы. В итоге я сам отворил загон с великаном-боровом, у которого торчали истинно кабаньи клыки, и помчался звонить на КПП, жаловаться.

В сторожке поставил на стол две чашки, выложил пряники и сел ждать. Внутри кипело, руки тянулись к блуду, и я решил, что пусть Лиза застанет меня за отжиманиями, чем за мыслями о ней. Разделся, упал…

…двадцать два – бзынь… двадцать три – бзынь… Звенящий крестик нервировал.

… сорок восемь – бзынь… сорок девять – бзынь…

– Надоел ты! – взъелся я и рванул с шеи серебряную цепочку.

– Привет, спортсмен! – влетела в дверь Лиза. – Дай, потрогаю!

Она скользнула руками по моей груди, а потом вдруг прижалась ко мне, шепнув:

– Красивый!

Мы пили чай, и я следил за её шустрыми руками. Ногти на них были ровные и короткие, как у мальчишки.

– Научи меня целоваться, – вдруг сказал я.

Она брызнула в меня чаем вперемешку с крошками, и, утерев рукавом губы, еле выговорила:

– Ай да ангелок!

Я стал отряхиваться.

– Завтра! – вдруг серьёзно сказала она. – После двенадцати открывай у свиней клетки и вызывай нас. Сам лезь на чердак. Видел, там с торца дверца? А сейчас – пойду, а то заявится эта злыдня Аня. Ненавижу! Выслуживается на мне.

Лиза оказалась права. Сиюминутно после её ухода дверь открыла Аня.

– Я угощусь? – взяла Аня пряник, сев за стол. – Две чашки?

Я тронул колесико на часах.

– Лиза?

– Она просто пить хотела, а у меня, кроме чая, ничего нет.

– Ох, сучка! – зло усмехнулась Аня. – Надо сказать, чтобы её сняли со свинарника. Завтра же.

– Не надо! – вырвалось у меня. – Она безвредная. Зашла-вышла.

Аня пронзительно посмотрела на меня, и я выпалил несуразицу:

– Ненавижу цыган! Животные, а не люди. Но если просит пить, что не дать? Тоже ведь человек!

– Ты женат?

– Я? Нет! Мне некогда, я учусь.

– И я не замужем. Работа, работа… Тревоги, стрельбы… Выбрала же себе жизнь. Старухам веселее.

Я глядел на её руки с белыми, тонкими пальцами. Ювелирный маникюр, на каждом ноготке нарисована ромашка. Тянуло целовать.

– Пора! – Аня поднялась из-за стола. – Пойду, посмотрю на этих бездельниц. И на Лизу твою.

Хотел ей пылко возразить, что Лиза не моя и цыгане не люди, но решил не повторяться.

4.

Купил бутылку красного вина и гроздь винограда. Год, не меньше, ждал полуночи. Открыл сразу десяток загонов.

– Что-то они у вас каждую ночь стали убегать, – сказали мне по телефону.

– Идите к чёрту! – выругался я, повесив трубку.

Думал, что вином и виноградом сделаю Лизе сюрприз, но она превзошла меня. Забрался на чердак, освещая дорогу мобильником, и обнаружил матрас, застеленный чистой простынёй, а рядом ящик, на котором стояла банка со свечкой и лежали спички. Лиза… Днём старалась, любимая.

Прождал полчаса, слушая то, как внизу подо мной загоняют, матерясь, свиней. Лиза не шла. Сердце трепетало впустую. Может быть, снять крестик? Вроде бы это уже стало доброй приметой.

Так и сделал. Снял и в туже секунду приставная лестница дрогнула под весом человека.

– Еле-еле сбежала! – шепнула Лиза, нырнув ко мне на грудь. Анька смотрит, глаз не сводит. Ненавижу!

В спешке мы выпили полбутылки, хватая на закуску виноград вместе с ветками.

– Забыла! Ты о чём-то просил? – уставилась на меня Лиза; огонёк свечи отражался в её глазах, на щеках и на лбу.

– Ты не помнишь? – струсив, прошептал я.

Мы сидели рядышком на матрасе. Она оттолкнулась ногами и повалила меня, придавив собой. Её язык разомкнул мои губы и стал кружить по моему языку.

Меня пробила дрожь. Такая, что начала колыхаться диафрагма, а лёгкие захлебнулись воздухом.

– Ты что? – спросила Лиза, и её рука уползла под мой ремень. – Не бойся, маленький!

В сторожку я шагал мужчиной, улыбаясь во всю ширь лица. Друзьям расскажу, они вздрогнут! Правда рассказывал и раньше, с лет пятнадцати, но врал.

– Ты не видел Лизу?

В сторожке меня ждала, сидя за столом, Аня.

– Нет, – ответил я, с силой убирая с лица улыбку.

– Сучка! Нигде нет! Устала я! – Аня запрокинула голову и прикрыла глаза. – Ты не умеешь делать массаж головы? Болит жутко. Проклятые ночные смены.

Теперь я умел всё! Новый человек. Пьяный, агрессивный мужчина.

Взял ладонями её голову и сделал то, чему только что научился. Языком проник ей в рот и принялся кружить. Аня дёрнулась, но усидела.

Минуту спустя она оттолкнула меня и продышала:

– Запри дверь!

Работал я по графику два через два и, тем не менее, отдыха стало не хватать. Особенно утомляла вторая ночь, и я запасся настойкой женьшеня, а также начал экспериментировать с народными рецептами, вроде сметаны и грецких орехов. Впрочем, не жалуюсь. Уставал, да, но ни разу не огорчил ни Лизу, ни Аню.

Прибегал на смену, снимал крестик (предрассудок, но настрою помогал) и шёл в свинарник чинить диверсию. Я был счастлив.