Отражения - Виктория Яновна Левина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, лежи, лежи спокойно! У тебя воспаление лёгких и гипертония. Отлежишься, поправишься у нас, а потом мы тебя выпишем назад на учёбу. Договорились?
А вот договариваться было уже не с кем, так как я мгновенно уснула под журчащий убаюкивающий говорок старого доктора.
Это время в больнице я вспоминаю, как странное, какое-то даже фантасмагорическое, вырванное из контекста времени. Важно отметить, что мне там было очень хорошо. Я наконец-то привела все мои мысли о событиях последнего времени в какую-то систему. Пашка, наш разрыв, напряженная учёба, агитка, концерты, гастроли, озёра Себежа и Днепр. Всё встало на свои места.
– Обедать, братушки, обедать! – зовёт одна из сестричек, она же, по совместительству, сестра-хозяйка.
И мы, шестеро пациентов, потихоньку сползаемся к общему столу. Кормили нас так вкусно и отменно, как не кормят в городских больницах! Домашняя еда, домашняя атмосфера, ласковые руки сестричек.
Поначалу я стеснялась других больных. Это были простые деревенские тётушки и мужички. Но потом мы так сдружились, что расставаться было даже грустно, когда меня выписывали месяц спустя.
Друзья приезжали меня проведать достаточно часто, хоть путь был неблизким. Но мой замечательный замдекана договаривался насчёт грузовика, и все желающие оказать мне моральную поддержку и рассказать новости с полей, залезали в кузов и ехали проведать «гниль».
Ох, и хохоту же было, когда они вваливались, грязные, чумазые, пахнущие дымом осенних костров, в наш больничный мирок!
– Ну, ты даёшь! Я так испугался, когда увидел тебя, лежащую на этих крысах! – возбуждённо рассказывал мне один из моих сотоварищей.
– А я сообразил насчет плащ-палатки, – перебивал его другой. – Слушай, ты такой тяжеленной оказалась! А на вид не скажешь. Вшестером несли.
– А чем ты тут занимаешься? – тихо спросила Альбинка. – Наверное, всё стихи пишешь?
В точку, хорошая моя! Да, я писала в это время стихи. Писала взахлёб, один за другим, бредила стихами! А измучив себя и рифмы, читала их своим новым товарищам по палате, доктору, сестричкам. Стихи были незрелыми, наивными, далёкими от идеала. Но всем нравились, потому что были честными и выстраданными.
Я читала в палате по памяти (компьютеров тогда не было) и другие стихи любимых поэтов, и мои сельчане, трактористы и доярки, слушали их, затаив дыхание, и просили повторить «на бис» особо понравившиеся.
После стихов я пела, когда пошла на поправку и когда измученные антибиотиками лёгкие, наконец, заработали и позволили «держать диафрагму».
Замечательное было время – какая-то передышка в пути, какой-то тихий оазис посреди бурной и суматошной московской жизни!
Мой замдекана в мягкой форме сообщил родителям о том, что случилось, уговорил не волноваться, и в один из дней, уже в начале ноября, приехал с моей подругой по комнате, Гелой, на машине, на выписку. Гела взяла необходимые вещи из комнаты, чтобы я переоделась, а не ехала в Москву в грязном ватнике и в сапогах, и я, попрощавшись – тепло и сердечно, со всеми обитателями сельской больницы, отправилась назад в Москву.
– Не забывай нас, девонька! – махал мне вслед старенький доктор. – И стихи, стихи пиши!
А я и не забываю. И стихи пишу.
Глава 10
После сопромата
Во всех технических вузах страны того времени существовал закон: «Сдал сопромат – можно и жениться!». Для несведущих поясню: сопромат – сопротивление материалов – это такая наука, не погрузившись в которую полностью, целиком и без остатка, сдать зачёты и курсовые по ней, а тем более экзамен – практически невозможно.
Так было и в нашем вузе. Большинство отчислений у нас происходило по вине сопромата и физкультуры. Ну, сопромат – это понятно. А вот про физкультуру нужно пояснить. В течение двух лет, в любую погоду и каждый день, с понедельника по пятницу, я должна была пройти по институтскому стадиону шесть кругов. Да, именно шесть, да, и именно пройти. Так я зарабатывала свои зачёты по физическому воспитанию. Так я доказывала, что могу воспитывать своё несовершенное тело. И я ходила, и воспитывала, и доказывала.
И вот первые два самых тяжёлых года сумасшедшей учёбы позади и сопромат сдан, заметьте, «на отлично», и шестиразовые круги по жизни намотаны. Кажется, наступает время жениться. Некоторые из студентов простодушно попадаются на эту психологическую удочку – и на нашем курсе начинают появляться «женатики».
Глупые-глупые третьекурсники! Им и невдомёк, что именно здесь, на третьем, их ждёт царица всех наук по нашей специальности – газодинамика!
– Как фамилия? Что? Да как вы посмели явиться на зачёт с несданной лабораторной работой? Вон из аудитории! – грузный суровый преподаватель торжественно указывает мне на дверь, и я обречённо бреду в деканат выпрашивать направление на просроченную «лабораторку».
Мой любимый замдекана Анатолий Андреевич, который все годы учёбы опекает меня, как родной отец, направление, конечно, даёт, но распекает:
– Всё поёшь? Всё на концерты ходишь? Почему две работы пропущены? Ах, скажите, пожалуйста – она пела в концертах в Подмосковье! Какой бес погнал вас петь зимой в заброшенные сёла? Ах, простите – по командировке ЦК ВЛКСМ. А то, что у тебя преподаватель-зверь, они знают? Ну, ладно, иди пересдавай. И смотри мне, учи «газуху»! Если он на тебя заимеет зуб, никакой деканат не поможет!
И я учила газодинамику изо всех сил! Давалась она мне легко, как как построена была вся на высшей математике, которую я обожала! Иногда, бродя по парку или скверу в поисках рифм и образов для моих неумелых стишат, я присаживалась спешно на лавочку, чтобы с помощью любимых мною дифференциальных и интегральных уравнений вывести формулу потока ветра, который кружит пожухлый осенний лист.
Любви в моём выгоревшем сердце не было, разрыв с Пашкой убил во мне все романтические помыслы, замуж я не собиралась, и поэтому все силы мои были направлены на учёбу, музыку, стихи.
Наступал Судный день – экзамен по «газухе». Конспекты я знала назубок, билеты тоже. Папка, которого в молодости обучали всяким «шпионским штучкам», как то: фотопамяти, чтению «по диагонали» и прочим вещам, которые сослужили мне прекрасную службу во время учёбы в вузе, был бы доволен мною. Едва припомнив начальные символы формул, я могла записать пару последующих страниц математических выводов по памяти, просто считывая их из фотографии в мозгу.
Но у не возлюбившего меня преподавателя была заготовлена карта в рукаве, перед которой побледнел бы и Макиавелли!
– Садитесь, голубушка, садитесь здесь, рядом со мной. Да, рядом. Ну, а теперь представим
