Отражения - Виктория Яновна Левина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А тогда я просто присела на краешек стула напротив Ляльки и начала читать свои неумелые стихи. Сейчас, думая об этой нашей встрече, я понимаю, что Ляльке, как редактору уважаемого в Украине альманаха, были, несомненно, видны все слабые стороны моих тогдашних стишат. Но что-то в них зацепило её, и когда я немного спустила поток стихов на тормозах, Лялька просто сказала:
– Поедешь с нами завтра в Киев на поэтический фестиваль? Я познакомлю тебя с нашими.
Той осенью, когда я возвратилась в родительский дом, его, как такового, уже не существовало. Дом в самом центре города снесли, и вместо огромного родительского особняка уже строили детский сад. А родители мои перебрались в большую «директорскую» квартиру в новом многоэтажном доме «улучшенных стандартов».
Дом был одним из пяти, построенных в сосновом бору на конце города. Родители переживали переселение как личную драму, а мне всё нравилось: и громадные лоджии вдоль двух стен, и моя собственная большая комната с большим застекленным балконом, и современная ванна, сверкающая новеньким кафелем. Брат мой с женой и дочкой получил квартиру в этом же подъезде несколькими этажами выше.
Новая жизнь улыбалась мне и хулигански подмигивала.
Вот я стою на сцене первого в моей жизни поэтического состязания, вот плачу от радости, получая диплом победителя. А Лялька сидит напротив в зале и тоже плачет от радости за меня. Я вижу только её глаза, я читаю свои стихи только ей.
В поезде, на котором мы ехали в Киев, я уже успела познакомиться со многими местными пиитами, и все они мне очень нравятся, и всех я уже люблю.
– Ну-ну, – подходит ко мне «живой классик» с пышными казацкими усами и блестящей лысой головой, явно претендующий на портретное сходство с Шевченко, – добро пожаловать, птаха! Я напишу в редакцию «Юности» с рекомендацией напечатать пару твоих стихов в альманахе.
Щёки горят, сердце выскакивает из груди.
– Спасибо, – тихо отвечаю, сдерживаясь, чтобы не кинуться обнимать и целовать этого «классика» в порыве благодарности!
Творческая «богема» моего города в те времена жила бурной и экзальтированной жизнью. Собирались, читали стихи, что-то пили и дискутировали часто, со вкусом. Сидели по местным кабачкам и харчевням, писали стихи на салфетках, в лучших традициях «богемной» жизни.
Я сразу же потащила всё это экзотическое общество ко мне. И мои родители стали частью этих литературных чтений за полночь, бардовских песен под гитару и жарких диспутов о путях развития украинской поэзии, о верлибрах, о преемственности литературных традиций.
Лялька была замужем. Лялькин муж, известный художник, намного старше её, любил Ляльку безумно и ревновал её страшно! Иногда даже бил. В такие периоды она сбегала из дома и оставляла там двоих детей на попечение мужа.
Сейчас она тоже сбежала и жила у меня. Родители мои души в ней не чаяли!
– Ну, поешь хоть что-нибудь! – умоляла мама и готовила для Ляльки свои «коронные» блюда.
Но Лялька только отмахивалась и курила, истово, одну сигарету за другой, сидя на моём застеклённом балконе. И писала, писала, писала свои кристально чистые, щемящие и талантливые стихи.
Она и вправду была преемницей Леси Украинки. Другие поэты слушали её, прикрыв глаза и наслаждаясь рифмой и эмоциональностью её строки. Я же практически всегда плакала от переизбытка чувств и восторга перед её талантом.
– Пообещай мне, что ты всегда будешь беречь свободу и душу! Не выйдешь замуж, не обабишься, не станешь варить борщ с капустой! – жарко шепчет моя поэтесса ночью на балконе.
Мы сидим там, курим в уютных родительских креслах, закутавшись в пледы и поджав ноги. И я обещаю Ляльке, что никогда и ничто не свяжет мне крылья и что братство наше вечно и нерушимо, иначе – смерть!
Через год, когда я буду жить снова в Москве, Лялька приедет и поселится в моей комнате в общежитии на 11-м этаже. Её пригласят в Москву на форум молодых литераторов.
К тому времени родители уже писали мне, что она живёт в моей комнате, ничего не ест и не пьёт практически, только пишет и пишет. Мама несколько раз обнаруживала в ведре шприцы. Муж так и не отыскал её, чтобы убить, как он грозился. Ей удаётся получить развод. А у меня тогда, на одиннадцатом этаже, Лялька кричит и пытается спрыгнуть вниз через открытое окно:
– Ты предаёшь, ты замуж выходишь, ты больше не птица! – кричит Лялька, а зрачки её неестественно расширены.
«И где только нашла?» – мелькает в голове.
Уже в Израиле, по мере развития цифровых технологий, я пыталась её отыскать. Один из сборников нашла в интернете, его оцифровали – и он доступен, если «погуглить» и ввести имя. И больше никаких следов, как будто и не светила, и не искрилась эта яркая звезда.
Потом я отыскала общих знакомых, и они сказали, что Лялька с двумя детьми перебралась в Киев к своей матери, которая вышла замуж. Говорили, что в Киеве она что-то пишет, печатается понемногу. Потом и эта ниточка теряется. Недавно я узнала, что буквально через пару лет после переезда в Киев жизнь Ляльки оборвалась.
Все четыре её сборника, которые были выпущены в тот период, стоят у меня на полке в книжном шкафу. Это одни из немногих книг, которые я взяла с собой в «новую» жизнь. Перечитываю я их нечасто. Больно.
Між радістю твоєю і моєю
тече ріка печалі й самоти.
Відносить нашу зустріч течією,
руйнуються ледь зведені мости.
Все порізну! – одної муки скроні,
душі одної змучений прибій…
Твій берег спить, а на моїм – безсоння.
Мій засина – пробуджується твій.
І тільки й щастя – що у цьому світі.
Крізь відстані, крізь роки, повсякчас
одна зоря у небесах нам світить,
одне кохання спопеляє нас!
Глава 14
Радиозавод
Чтобы восстановиться в институте после академотпуска, студенту тех времён, о которых я веду рассказ, требовалось подтверждение его трудовой деятельности за этот год. Либо солидное медицинское обоснование годовой отлучки. Второго у меня не было – о своих спазмах речевого аппарата я начисто забыла в тот момент, когда покинула Москву, и Пашка, со всеми своими преследованиями, уговорами и изменами остался где-то далеко, в коридорах общежития.
Я была вовлечена в круговерть «богемной» жизни своего городка, много писала, много читала, ночи напролёт проводила в своей поэтической тусовке, но работать было надо.
– Завтра
