Поэзия Африки - Антология

МАЛАГАСИЙСКАЯ РЕСПУБЛИКА

ЖАН-ЖОЗЕФ РАБЕАРИВЕЛО[162]

Тананариве[163]

Перевод С. Шервинского

Привет, страна моя, где предки мир вкусили!Гробницы древние, минувшего следы,Холмы цветущие и реки в полной силе,Живое золото на зеркалах воды!

На красных домиках шатры из листьев длинных,Где шествует заря, верхи им чуть задев,Где слышен по утрам на плитах стен старинныхПрекрасных девушек мечтательный напев.

Привет, привет и вам, всевечных гор громады,Свидетели былых полузабытых лет,Где жадно ищем мы затерянные кладыИ ждем, когда же нам дадут они ответ.

О, как бы я желал души рассеять смуту,Их гибнущей красы уразумев язык!О, провести бы здесь хоть краткую минуту,Страна Неведомых Героев и Владык!

Лишь солнце выглянет, пастух погонит стадо,А девушка — овец, и тихо запоют,Не знают песни их искусственного склада,Но с ними сладостней мой утренний уют.

Когда же долетит к раскрытым синим рамамОкошка моего дыханье ветерка,Я выйду подышать чистейшим фимиамомРаскрывшегося в ночь прохладного цветка.

Еще есть радости: толпу опережаяЛикующих крестьян, я на поле пойдуСвой принести привет на праздник урожая,Плясать, колосьями махая на ходу.

Но вдруг задумаюсь над тайнами вселенной,Моих покойников в меня проникнет дух,К могилам побегу, у их стены почтеннойСлова заветные произнесу я вслух:

«О сердце бедное! Под камни гробовые,Сюда, где каркает, слетаясь, воронье,И ты, что в пелены обернут дождевые,Несчастный, ляжешь тлеть. Здесь место и твое».

Я не сумею скрыть тоски своей избыток,О, край, где мир в душе, где сладок мне досуг, —Найдется ль где-нибудь таинственный напиток,Чтоб утолить на миг души моей недуг?

Сикомор

Перевод С. Шервинского

Произрастаешь ты из камней гробовых,И, может быть, твой сон могильный —Лишь кровь покойников, тех светочей живых,В ком доблесть прежняя страны моей бессильной.

В лазурь возносишься, тенист и молчалив,И темною листвой доносишь издалекаПокойников безмолвный к нам призыв,Призыв не уступать злокозненностям рока.

Стоишь ты одинок и побуждаешь насБыть верными себе и, родиной гордясь,Не изменять ее красе любимой.

Ах, каждый раз, твою увидевши листву,Хоть ритмом я чужим в поэзии живу,Я вдохновляюсь мудростью родимой.

Филау

Перевод С. Шервинского

Филау[164] царственный, о брат моей печали,Рожденный за морем, в своем краю далеком.Земля моих отцов, где стал ты на причале,Благоприятна ли твоим природным сокам?

Ты, кажется, грустишь, ты вспоминаешь в гореО пляске дев морских на берегу песчаном,И видятся тебе безоблачные зориСтраны, гордившейся зеленым великаном.

Теперь кора твоя потрескалась в разлуке,Ты обессиленно протягиваешь руки,Привал залетных птиц, где не найти им тени.

И я бы взял в трудах бездумных и бескрылых,Законам подчинясь чужих стихосложений,Когда б не кровь отцов в малагасийских жилах.

Тропическая лихорадка

Перевод С. Шервинского

Не раскололось ли солнце над теменем?Слышишь, удары его расцепляютствол твоего спинного хребта,без смазки ввинчиваются в ветви тела.Твой череп — огромный плод, дозревающийв жаре всех ведомых широт тропических,тропических, но без свежестипальмовых крон и дыхания моря.

Гортань твоя высохла, воспалились глаза,ты уже видишь поверх доступного людям,охватываешь пылающий мир:чащи, одетые в наряд новобрачных;четыре руки держат связки бананов,пучки цветов, не виданных теми,кто рожден не в лесах.Слышны тебе голосасчастливых на солнце купальщикови водопадный гром.

Но вдруг, внезапноне льда ли подземного зов?Окутал он члены твои,чтобы всем существом ты почуял озноб, —и уже ты готов забраться под тучи,зарыться в гущу всех рощ островных,во всю их тяжелую мглу,в последние ливни с их запахомпригоревшего молока.Губы крепче сожми, из них да не вылетитни одно из видений бреда,незримых другим,и пусть тебя убаюкаетэтот гул, возрастающийв ушах твоих — раковинах,где трепещет море,о дитя островов!

Белый бык

Перевод С. Шервинского

Это созвездие называют Южным Крестом, —я предпочту называть Белым Быком, как арабы.Выходит он из загона на побережии вечера,справа и слева — два Млечных Пути.

Идет, не утоленный рекою света,и жадно пьет, припадая к заливу туманностей.

Юный слепец на поприщах дня,не мог ничего приласкать он рогами.Но едва распустились цветына луговинах у ночи,и уж пасется луна среди них, скача, как телица,вновь он становится зряч, и кажется он могучейсиних быков и тех диких, что дремлют по нашим пустыням.

Флейтисты

Перевод С. Шервинского

Ты свою флейтувыточилиз хребта могучего тура,отшлифовал на бесплодных холмах,бичуемых солнцем.

Он свою флейтувырезал из тростинки,дрожащей под ветром,проделал отверстияу быстротекущей воды,в опьяненье от лунного света.

Вы играете оба, когда сгущается вечер,словно замедлить стремитесь бегкруглой пироги,готовой разбиться о берег неба,избавить ее от судьбы.Но заклинанья и жалобы вашиуслышат ли богиветра, земли, леса, песка?

Во флейте твоей —топот взбешенного тура,когда во всю прыть бежит он в пустыню,и снова бежит из пустыни,сжигаемый жаждой и голодом,и валит его усталостьпод голое деревобез плодов, без листвы.

А флейта его —тростинка под тяжестью птички,присевшей на перелете,не пойманной мальчиком,взъерошившейся от страха,но отбившейся от стаи своих,утешенной разве лишь собственной теньювозле бегущей воды.

Флейта твоя,флейта его —обе тоскуют, что нет возвратак тому, чем были они когда-то,и жалуются, и поют.

Зебу

Перевод С. Шервинского

Приземистый, как города Имерины[165]на холмах или в недрах скал,с горбом, как кровельный стык,на песок опрокинутый месяцем, —вот он, зебу могучий со шкурой, багровейего собственной бычьей крови.

К реке спускался на водопой,щипал сирени и кактусы, —теперь разлегся у кустов маниоки,еще отягченных ароматом земли,на рисовой прелой соломес крепким запахом солнца и тени.

Простор перепахан вечером,исчез горизонт.Зебу глядит в пустыню,пустыню до края ночи,и рога у него — два лунных серпа.

Пустыня, пустыня,пустыня перед быком, —он заблудился с вечером вместев царстве молчанья.Что видит он в полудреме?Быть может, своих, таких же, как он,но без горба,красных, как пыль под ногами их стада,властелинов безлюдных земель?Или же предков своих, — бывало, крестьянеих приводили, откормленных, в городв гирляндах из апельсиновна убой в честь Короля?

Зебу встает, мычит —ему предназначена бесславная смерть! —и опять засыпает до срока,и сам он — как горб земли.

Зимний вечер