Избранное - Петер Вереш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шаланки снова выглянул в окно. Там опять пошли крики и избиение, но теперь Гаал истязал лошадей, стоя уже на земле.
— Посмотрите, товарищ Кернер, — сказал Шаланки, задержавшись, — как старается светло-гнедой. Как он вытянулся всем телом, как напрягся… да он надорвется… ах, бедное животное… как его избивает возчик, да это же зверство! — кипя от негодования, говорил Шаланки. — Смотрите! Это у вас обычная практика?
Кернер смутился. Он никак не предвидел, что директор свалится ему на голову в такое неподходящее время, когда из-под окна конторы повезут эту проклятую проволоку.
— Нет, нет, — хрипло выдавил из себя Кернер, — это явление необычное. Застряли… (Неужто он признается в том, что такое у них изо дня в день? Надо убедить, уверить Шаланки, что все это чистая случайность.)
Но Шаланки больше не слушал. Высунувшись из окна, он крикнул Гаалу:
— Эй, товарищ, перестаньте истязать лошадей! Мы сейчас выйдем!
Остервенелый, поглощенный избиением человек ничего вокруг не видит, не слышит, и Гаал вздрогнул от неожиданности.
— Ух, черт, — пробормотал он испуганно, — вот нечистая принесла. Сверху же смотрят…
Несколько мгновений спустя Шаланки и Кернер были уже во дворе. Они подошли к подводе. Оробевший Гаал стоял с таким видом, как в бытность свою сержантом, когда замечал приближавшегося командира батареи и знал, что его отделают под орех независимо от того, совершил он провинность или нет. Он еще не отвык от своего солдатского прошлого и потому стал во фронт не только телом, но и душой.
— Почему вы избиваете лошадей, товарищ? Почему? Почему?! Неужели у вас душа не болит, когда вы бьете беззащитных животных?
Гаал молчал. Но так как возчик был он, то должен был что-то сказать и сказал:
— Уж больно хитры они, товарищ директор. Да и двор вон какой негодящий.
— Тогда попросили бы помощи! А если помощи нет, зачем же нагружать столько?
— Меньше не полагается. Погрузка идет по норме. Нельзя ездить с половиною груза. По мостовой-то кони пойдут, вот только бы с места стронуться.
— Хорошо. Тогда грузите половину, отвозите к воротам, потом грузите оставшееся и вывозите уже целиком.
— Это нормой не предусмотрено, — вмешался Кернер. — Мы не имеем права платить за двойную погрузку. Нельзя.
— Нельзя, нельзя… А вот сделаем так, что будет можно… Все в наших руках. Кто утверждает норму погрузки? Мы сами…
— Разрешите, товарищ директор, сказать, — вмешался щуплый поденщик, стоявший возле подводы. — Ничего тут не надо, только вымостить двор. Вон, глядите, сколько брусчатки навалено… — сказал он, показывая на свалку в противоположном конце двора. — Да и чугунная чушка сойдет, ежели ее на ребро поставить. Там ее цельная скирда. Для каменщиков она не годится, молоток ее не берет… А колеса легко пойдут, и лошадь подъем одолеет…
— Все это верно. Вот видите, товарищ Кернер? Почему ж вы не распорядились вымостить двор? Это же в самом деле нелепость: все улицы в городе вымощены, а территории баз завалены строительным мусором; грязь, песок, шлак по колено, машины и лошади увязают.
— Но это планом не предусмотрено, товарищ Шаланки.
— Не предусмотрено? Так надо было предусмотреть. А то, что за три года мы сглодали шестьдесят лошадей, планом, по-вашему, предусмотрено?
— Меня здесь тогда еще не было (это всегда наилучшая самозащита)… а речь ведь всегда о том, что мы обязаны экономить…
— Экономия получилась прекрасная. Экономили на камнях и убивали лошадей. Да вы посмотрите на этих бедных животных. Какой у них вид! Черт подери, как же я сам просмотрел! За несколько лет загублено шестьдесят лошадей… Такое же положение, очевидно, и на других предприятиях… — «К чему нас такое хозяйствование приведет?» — подумал он мельком, а вслух сказал: — Надо обязать это сделать, надо вымостить двор!..
— Но у нас для этого нет ассигнований, — предупредил Кернер.
— Должны быть! Сделаем.
— Разрешите, товарищ, директор, — снова вмешался щуплый поденщик. — Все одним махом не надо. Покуда только погрузочные площадки бы вымостить. Первым делом возле узкоколейки, где погрузка идет беспрерывно. И распорядиться, чтоб там же и разгружали, а не сбрасывали материалы по всему двору где попало. Вон, глядите, три подводы сейчас нагружают, и те кони стронутся с такой же му́кой. Слышите? Один возчик уже криком кричит… А еще надо сделать, товарищ директор, чтоб дорога к воротам самый чуток под откос пошла, потому как груза больше вывозится. А расход сэкономится на цене лошадей, вы в этом не сомневайтесь. Дольше выдержат бедные лошади, дольше жить будут.
Тут у Шаланки мелькнула новая мысль.
— Сколько времени у нас служат лошади, товарищ Кернер?
— Какая сколько. Венгерские лошади держатся в общем недолго. Муракёзских теперь купить ведь нельзя… Молодые держатся года два или три, а старые если продержатся месяцев шесть, это уже удача. Есть такие, что и шести недель не протягивают.
Шаланки покачал головой.
— Товарищ, — обратился он не к молчавшему как камень Гаалу, который даже с виду был настолько несимпатичен, что Шаланки не смог бы говорить с ним по-дружески, а к щупленькому поденщику, — вы, как видно, в лошадях разбираетесь. Вот скажите, сколько времени должна выдержать лошадь?
— При тяжелой работе и каждодневных ездках лет восемь — десять. На крестьянской работе до пятнадцати лет. А ежели с ней обращаться по-человечески, то и все двадцать. Была у меня лошадь-старуха, до двадцати шести лет дожила и до самой смерти тянула. И двенадцать жеребчиков выкормила. Каждый год одного, покамест в поре была.
У Шаланки снова мелькнула мысль.
— Каково положение на других предприятиях и вообще в нашей стране? На возведении инженерных сооружений, на строительстве промышленных объектов, на строительстве новых городов — словом, везде, где идет строительство? Неужто такое же положение, как у вас? Как вы считаете, товарищ Кернер?
— Да, такое, а может, и хуже…
— Куда же это нас приведет? Где наши глаза, товарищ Кернер? Ведь венгерские лошади — сокровище национальное, которым мы владеем тысячелетье. Венгры — нация, знаменитая лошадьми. А мы так плохо хозяйствуем, так беспечно растрачиваем это дорогое наследство. У нас на учете хорошие свинопасы, хорошие чабаны, пастухи, доярки; эти люди получают награды, звания стахановцев, лауреатов премии Кошута. А каково положение с возчиками? Шофер, проездивший сто тысяч километров без капитального ремонта машины, — стахановец. А возчик? Сколько километров проездит возчик, который в течение десятка лет правит одной парою лошадей? Скажите, товарищ Кернер, сколько тысяч километров проездит возчик? Сколько тысяч вагонов строительного материала перевезет он за целую жизнь? Горы, товарищ Кернер, горы!
Товарищ Кернер закатывает глаза. На это он ответить не может. И вообще
