Цветок камнеломки - Александр Викторович Шуваев

он благообразно, умеренно оттаивал. Но, в общем, на работе он появлялся тогда, когда ему это было удобно. Это событие произошло, как на грех, именно в тот момент, когда на трестовскую стоянку вырулил на своих "Жигулях" припоздавший по семейным обстоятельствам Федотов. Увидев начальственный автотранспорт, он сделал озабоченно-деловое лицо и сделал было маневр повернуться к директору чуть более, чем в профиль, но не успел: Иван Семенович, неторопливо восстав из автомобиля, увидал вдруг его "копейку" и замер. В выражении лица его даже появилось нечто человеческое. Наконец, он закрыл приоткрывшийся было рот и не без хрипотцы в голосе спросил:

– Это… Федотов… э-э-э… Что это у тебя за… машина?

– Здравствуйте Иван Семенович все та же "единичка", откуда у меня другая, – произнес он натянув на лицо чуть подобострастную улыбку и почти без пауз, – возьмется?

Он, понятно, увидел, что на шефа вид его машинки произвел значительное впечатление, но все-таки не представлял, на самом деле какое. Черно-лаковое великолепие его "Волги" совершенно терялось на фоне благородного, небывалого, какого-то приглушенно-радужно-черного колера "копейки". Действительно, из-за него, в том числе из-за него машина выглядела совершенно неузнаваемой. Хотя, с другой стороны, перефразировав выражение Понтия Пилата, – зададим себе вопрос: а что, собственно, значит выражение "выглядит неузнаваемой"? Она была неузнаваемой. Причем в куда большей мере даже, чем можно было судить на глаз. Хотя сильнее всего в этой ситуации Федотова поразил тот факт, что Подтяжкин, оказывается, знает его и даже помнит по фамилии.

– А… красочка… красочка такая – откуда?

– Так ведь, Иван Семенович, – один из самых модных в Европе колеров. "Сапфир", "перламутр", да это – "черный жемчуг". Один рукастый парнишка по знакомству сделал. Я ж тут в прошлом месяце с воротами поцеловался, вот и пришлось… Он отрихтовал, ободрал, да и говорит, мол, хочешь, мол, покрою по фирме? Как сказал – почем, так я, понятно, почесался, но, как говорится, снявши голову… А что – очень по-моему. Только он говорил, – это не вполне краска.

– Ты это… Адресок черкни…

– Ой, прямо и не знаю… Он, Иван Семенович, малый пуганый, сами понимаете… Так что только тем, кого хорошо знает, или таким людям… Маленьким, в общем.

У "пуганого парнишки" был один из первых образцов изготовленного заговорщиками так называемого "АПШ", что в развернутом виде обозначало "Активный Программируемый Штамп". Это изделие включало МПБ (хотя тут хватило бы и чего-нибудь попроще), кодирующее устройство, две фиксирующих плиты из предварительно-напряженного материала, и сто двадцать килограммов Керстовских псевдомышц. Пуганый парнишка, сорока трех лет от роду, со сплошь стальными зубами в сизых деснах и целой картинной галереей на груди, плечах, пальцах, коленках и более интимных местах при этом, что, вообще говоря, встречается не так уж и часто, помимо хороших рук имел вкус к хорошей работе. Он брал покореженную часть обшивки, – а то и просто лист металла надлежащей толщины, – ориентировал его в своем АПШ и набирал код, после чего агрегат медленно, плавно выдавал свои до пятнадцати тысяч атмосфер включительно. При этом холодный металл тек, как разогретый воск и охотно восстанавливал необходимую форму. Или же принимал какую-то новую. Электричества этот самый АПШ жрал немеренно, но дело того стоило. "Спецура" модификации "ЧМ; СК-СИ//Н, Х, М,М" в считанные минуты снимало с детали все покрытия, АПШ восстанавливал ее форму, и уже тогда наступал черед "сапфира" или там "черного жемчуга". Он – "завязал" четыре года тому назад, скитался и бедствовал, но все-таки держался, пока к нему не подошли по рекомендации неизвестного благодетеля. Получалось… А – неплохо получалось, при том, что не клятый и не мятый. Откровенно говоря – в иные месяцы выходило, как с очень хорошего дела. И что с того, ежели приходилось делиться? Это, говорят, сам Христос велел, а нам – и подавно приходится. Нынешнее место вполне его устраивало, он и завязал-то по причине того, что – устал. А тут – и спокойно, и, как ни крути, а все-таки дело. Не служба государева. Одно плохо, – оброк был фиксированный, и оттягиваться, чтоб, значит, вволю – было некогда. Потому все, что выколачивалось сверху, было его просто по определению.

– Что эт-та такое, я в-вас…

– Товарищ майор, так ведь я же у вас ничего не прошу. Вообще ничего. Это ж просто в знак глубокого, сами понимаете, уважения…

– Ты что, п-падла!..

– Так ведь никто ж и не видит. Ну сами посудите, какой криминал может быть в том, если один человек по доброй, заметьте, воле, – отдал другому свои собственные деньги. При том, что этот другой – не просил. И мы вас, повторяю, ни о чем не просим.

– Та-ак… И с чего ты, сука, решил, что мне…

– С того, что старшенький ваш собирается жениться… А, так вы не в курсе? Ой, извините, в мои планы никак не входило вас расстраивать. Ну а младший, как на зло, как раз перешел в десятый, и на следующий год его надо пристраивать… Он у вас, кажется, на юридический собирается? По отцовским, так сказать, стопам? Похвально!

– А вот я тебя сейчас, деятель, возьму за воротник, и отведу пососедству. Там и выясним, кто ты, откуда, и все прочее. Вплоть до цвета твоих кишок, – майор, нагнувшись к гостю, впился ему в зрачки страшным взглядом и шипел, дыша ему в лицо табачным перегаром, – если мне это будет интересно. Ты понял?

– И что вам это даст, Вячеслав Борисович? Помимо морального удовлетворения, конечно? Ничего, кроме неприятностей, уверяю вас. Ведь вы же лучше меня понимаете, что никакого криминала в моем предложении не найдешь.

– Так зачем тогда предлагаешь? Что я за свою жизнь успел твердо усвоить, так это то, что даром денег никто не дает. Тем более, если это свои деньги.

– Мы исключение, Вячеслав Борисович. Вот точно такую же сумму вы будете получать каждый месяц, вне зависимости от того… Будут у нас повторные встречи, или нет. В пакетике, с номерами вразбивку, без напоминаний, до тех пор, пока вы будете находиться на своем месте… Нет, но если вам вдруг понадобится больше, то мы, в меру наших скромных возможностей…

– И, конечно, все так