Руссиш/Дойч. Семейная история - Евгений Алексеевич Шмагин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В не меньшее изумление привёл состав приглашённой на приём публики. Привыкшие к рейнскому провинциализму, боннцы то и дело отмечали лица, знакомые по га-
зетным фотографиям и кинохронике, которая предваряла демонстрацию любого фильма. В гости к советской дипломатии пожаловали члены правительства во главе с министром иностранных дел Густавом Штреземаном, высшие чины и представители всех политических фракций рейхстага, председатель государственного совета Пруссии и обербургомистр Кёльна Конрад Аденауэр, военные, полицейские, промышленники, банкиры, журналисты, дипломаты, руководители значимых общественных организаций, литераторы, художники, музыканты, узнаваемые артисты и режиссёры из германского Голливуда – студии в Бабельсберге под Потсдамом, а также некоторые видные фигуры русской эмиграции из числа деятелей культуры. Повсюду раздавались вспышки фотографов – мероприятия советских дипломатов, как правило, широко освещались в печати.
Когда залы наполнились, небольшой оркестрик заиграл, а хор из десятка сильных мужских и женских голосов запел «Интернационал», ставший после падения царизма официальным гимном Советского Союза.
Вставай, проклятьем заклеймённый,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущённый
И смертный бой вести готов.
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим, –
Кто был ничем, тот станет всем.
Пауза, и очередь звучать «Песне немцев» – официальному гимну Германии при всех режимах – кайзере, Веймаре, «третьем рейхе», поствоенной ФРГ и даже после национального воссоединения (только с зачёркиванием отдельных куплетов текста):
На земле всего превыше
Лишь Германия одна,
Что к защите и победам
Кровным братством скреплена.
Нас к деяньям благородным
Вдохновлять всю жизнь должны
Жёны немцев, верность немцев,
Песни и вино страны.
После двух гимнов Крестинский и Штреземан выступили с речами по случаю праздника. Оба говорить умели. Оба утверждали, что добрые отношения между Советским Союзом и Германией составляют залог мира и спокойствия на континенте. Об этом свидетельствовал, в частности, исторический Берлинский договор, заключённый двумя государствами в прошлом году и подтвердивший бессмертный дух Рапалло. Берлин для Москвы – первый и главный партнёр, а для Берлина нет друга предпочтительнее и важнее, чем Москва.
«Как же хитро и витиевато могут изъясняться дипломаты», – подумал Макс, внимательно наблюдавший за метаморфозами двусторонних отношений и поэтому знакомый с тем, насколько серьёзно различаются декларации и действительные намерения.
По окончании выступлений хозяин произнёс фразу, которую публика с нетерпением ожидала почти час: «Буфет открыт!» До этого Максу с женой казалось, что больше удивляться на приёме было нечему. Выяснилось, однако, что это далеко не так. В последние годы Макс, конечно, не мог пожаловаться на сферу питания. И дома, и в гостях кормили достаточно вкусно, но и по-немецки скромно. Да и он сам, взращённый на скудных мерках дореволюционного существования в деревенской глухомани, привык не переедать, довольствуясь малым. За всё десятилетие сытой германской жизни ему ни разу не довелось столкнуться с обилием и разнообразием кушаний, которые могли бы хоть чуточку сравниться с памятной новогодней ёлкой у Загряжских.
Но угощение на полпредовском приёме сразило наповал. На его фоне даже тогдашний дворянский пир мог
претендовать разве что на лёгкий закусочный аперитив в предвкушении настоящего обеда. Столы советской дипломатии ломились от изобилия мясных блюд – окороков, нежнейших московских колбас, лангетов, бифштексов, ромштексов, бефстрогановов, шницелей, ростбифов, каре, рагу, антрекотов, эскалопов, паштетов, зраз и люля-кебабов. Мясо всех видов дополнял широкий ассортимент рыбных закусок солёного, маринованного и копчёного приготовления – сёмга, осетрина, стерлядь, угорь, миноги, фаршированная щука, судак, специфическая дунайская селёдочка.
Вальтрауд сбилась со счёта, пытаясь вычислить число разнообразных и на редкость красиво оформленных салатов. Макс попробовал один из них, и у него перехватило дыхание – им оказался тот самый, из настоящих крабов, «Оливье», который когда-то запал в душу у Загряжских. На горячее предлагался наивкуснейший бульон с малюсенькими, с ноготь пельменями, изготовленными из какого-то необыкновенного, прозрачного теста. Фейерверк лакомств вершили два десятка гигантских чаш с внушительными холмами чёрной икры. Десятки официантов только успевали разносить крымские вина и германское пиво, шампанское и водку.
Всё это гастрономическое совершенство было профессионально рассредоточено на целую армию хрустальной, фарфоровой и серебряной посуды. В наследство от царских времён кухонное хозяйство полпредства получило в распоряжение столово-чайный сервиз императорского фарфорового завода на 300 персон и 500 комплектов серебряных столовых приборов общим весом в полтонны, сотни дорогих ваз, блюд, салатниц, кувшинов, баранчиков, кокотниц, розеток, пиал, чайников, кофейников, кружек и прочих предметов сервировки. Поэтому посудный дефицит, от которого страдали дипломаты в других странах, здешнему представительству не грозил.
Кроме того, в советский период Берлин стал первым загранучреждением, куда из наркомата иностранных дел направили посуду нового образца – с советским гер-
бом. В одном из залов гости с любопытством разглядывали витрину с изделиями из нового советского агитфарфора – тарелки, чашки, вазы и статуэтки, пропагандировавшие первое в мире государство рабочих и крестьян. Их изготавливали по эскизам Малевича, Татлина, Кандинского и Альтмана. Соответственно и число желающих приобрести эти истинные произведения искусства было необыкновенно высоко.
С приёма возвращались в самом приподнятом настроении.
– Спасибо, дорогой, за этот подарок, – сказала Вальти. – Это был, пожалуй, один из самых замечательных вечеров моей жизни. Вот теперь я начинаю кое-что понимать в твоей стратегии взаимодействия с Россией. Может, большевики, Макс, – это не так уж плохо, как ты думаешь? Может, они действительно создадут рай на земле?
– Посмотрим, родная, посмотрим, время, главный судья, покажет, – отвечал супруг. – А вот в оценке сегодняшнего приёма полностью с тобой согласен. Я впервые в жизни соприкоснулся с дипломатической профессией. И ты знаешь, мир дипломатии мне очень даже понравился. Самому, разумеется, переквалифицироваться в дипломаты поздновато. А вот одному из сыновей такую стезю я искренне пожелал бы.
В июне 1930 года Макс после долгих раздумий всё-таки решил отправиться в Советский Союз. И Крестинский в Берлине, и германский посол в Москве Дирксен поддержали его намерения закупать значительные объёмы кругляка и пиломатериалов и таким образом способствовать расширению советско-германского экономического сотрудничества.
Макс воспользовался возможностью, чтобы как можно глубже вдохнуть московский воздух. Родина немножко разочаровала. Зарисовки столичных будней отложились в его
