Руссиш/Дойч. Семейная история - Евгений Алексеевич Шмагин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1919 году возобновили работу университеты и институты, до тех пор служившие главным образом военными госпиталями. Вновь открыл свои двери один из старейших вузов здешних краёв – рейнско-вестфальское Высшее техническое училище в Аахене. За полвека существования ВТУА успел зарекомендовать себя в качестве кузницы инженерных кадров Германии. В послевоенные годы систему поступления в вузы временно изменили. Стать студентом оказалось возможным без аттестата зрелости – после сдачи вступительных экзаменов. В 1920 году Максимилиан выдержал их без особых трудностей. Последующие 8 семестров он грыз гранит науки в Аахене, удалённом от Бонна на 80 км, где его периодически навещали драгоценная супруга Валя и тесть Вилли.
– Хороший город Аахен, – делился впечатлениями Макс. – Отсюда Карл Великий пытался объединить Европу. Здесь короновались императоры Священной Римской империи. Отличная инженерная школа. Знающие преподаватели. Но в России, уверен, учат не хуже.
В учебных и семейных заботах Макс продолжал пристально наблюдать за происходившим на родине. Он по-прежнему горевал по родным, но градус ностальгии по, видимо, безвозвратно ушедшей в прошлое жизни естественным образом стал снижаться. Германская печать живописала новые страшные порядки диктатуры пролетариата в России, битвы красных и белых, железную хватку большевистских вождей, вознамерившихся разжечь костёр мировой революции. И эти горькие сообщения утверждали его в правильности принятого решения.
«Обратной дороги нет, – убеждал Макс сам себя. – Судьба распорядилась именно таким образом, и ты дол-
жен беспрекословно принять её вердикт. У тебя появилась своя собственная семья. Забудь о том, что было. Живи сегодняшним, а лучше завтрашним днём».
Единственную связь с русским этапом своей судьбы Макс решил сохранить в имени первенца, который появился на свет в начале 1920 года, спустя ровно 15 лет после рождения Емельяна. Несмотря на недоумение и возражения, ему удалось уговорить остальную часть семьи назвать сына Эмилем. В честь оставшегося в далёкой России братишки.
«Где ты, как ты, Емелька, жив ли, здоров, вспоминаешь ли? Или уже вычеркнул меня из памяти? Помоги тебе Господь удержаться в море беспредела», – мысленные послания Макса-Максима брату становились всё реже.
Через два года родился второй сын. Вальтрауд назвала его Буркхардтом. В переводе на русский это имя звучало бы примерно как «неприступная крепость».
Годы учёбы в Аахене стали трудными и для семьи Шпрингдерхаузенов, и для всей Германии. То тут, то там вспыхивали очаги сопротивления новому демократическому строю со стороны левых и правых экстремистов. Путч в Берлине с захватом правительственного квартала, создание коммунистами вооружённой Рурской красной армии, взятие ею Дюссельдорфа и Дуйсбурга, разгул сепаратизма в разных частях страны, попытки разжечь восстания на Рейне, в Гамбурге, Тюрингии, эскалация конфликта с оккупационными войсками и многое, многое другое с каждым днём обостряли и без того напряжённые отношения в обществе. Но всё-таки гражданская война по образцу российской Германию миновала.
Экономика трещала по всем швам. Социальная сфера дышала на ладан. Росла безработица. Всеобщее раздражение вызывал квартирный вопрос – жилья остро не хватало. Папирная, или бумажная, марка, денежная единица тех лет, обесценивалась не по дням, а по часам. Безудержная гиперинфляция брала за горло население республики. В декабре 1922 года килограммовый каравай хлеба стоил 130 марок, а ровно через год – свыше 300 миллиардов.
#Казначейство напечатало невиданную в мире банкноту в 300 триллионов бумажных марок. Макс прикидывал, что станет последней каплей, которая переполнит чашу народного терпения, и проблемы окончательно затопят неоперившуюся республику
Ситуация в Германии находилась под пристальным контролем и в Кремле. Шёл шестой год Великого русского Октября, а Великий германский Октябрь по-прежнему заставлял себя ждать. Между тем Берлину отводилась важнейшая роль столицы Соединённых Штатов Европы как межгосударственного объединения коммунистического интернационала. Поэтому требовалось поторопиться. Карл Радек фанатично желал предпринять вторую попытку разжечь костёр и заодно свести личные счёты с берлинской фемидой, пару лет назад беззастенчиво упрятавшей его в тюрьму.
Под напором Радека вожди РКП(б) и Коминтерна приняли авантюристическое решение воспользоваться кризисной ситуацией в Германии и поднять там вооружённое восстание. Назначили даже символическую дату его победоносного завершения – 9 ноября 1923 года, то есть в пятую годовщину свержения монархии Гогенцоллернов. Созданная ЦК РКП(б) специальная, строго законспирированная комиссия по контролю за обстановкой в Германии в спешном порядке разработала комплекс сопровождающих секретную операцию мероприятий.
Советская печать в один миг начала убеждать мир, что призрак коммунизма добрался, наконец, до центра Европы. Что будто бы Германия стоит на пороге новой, коммунистической, революции и только тлетворный заговор держав Антанты мешает ей отправить на свалку истории буржуазное иго. Трудящиеся страны Советов на неожиданно созванных митингах выражали единодушную солидарность с якобы идущим на баррикады в Берлине рабочим классом и рвались защищать германский пролетариат от посягательств мирового империализма. В частях Красной армии срочно изучали немецкий язык. Советская пропаганда громила соглашательскую линию правя-
щих социал-демократов и восхваляла единственно правильную идеологию коммунизма. Поэтическое сопровождение авантюры возлагалось на Маяковского:
Мы ещё извеселим берлинские улицы.
Красный флаг, – мы заждались – вздымайся и рей!
Красной песне из окон каждого Шульца
Откликайся, свободный с Запада Рейн!
За несколько месяцев до берлинского «штурма Зимнего» на нелегальную работу в Германию прибыла большая группа партийных и военных работников из Москвы. Для этих целей мобилизовали сотни коммунистов немецкого происхождения и членов партии большевиков, владевших немецким языком.
Во взаимодействии с полпредством и местными коммунистами они в срочном порядке разворачивали разведывательную деятельность, готовили военные отряды как ядро будущей рабоче-крестьянской Красной армии Германии, подбирали военных специалистов – пулемётчиков, артиллеристов, авиаторов, связистов, формировали службу разложения морального духа рейхсвера и полиции, комплектовали склады с оружием, арендовали конспиративные квартиры, вели реестр осведомителей и симпатизантов, создавали разветвлённую сеть будущих органов власти, среди которых особая роль отводилась Чрезвычайной комиссии Германии по образцу ВЧК Феликса Эдмундовича Дзержинского. Десятки сотрудников Наркоминдела тайком командировались в сопредельные государства для организации пропагандистской поддержки германской авантюры со стороны европейского пролетариата.
Жизнь в Советском Союзе только налаживалась. Полуразрушенную войной страну рабочих и крестьян мучили голод и холод. Но на Красный октябрь Германии средств не жалели. Советское полпредство на Унтер-ден-Линден превращалось в организационно-политический центр революции, «берлинский Смольный». Через полпредство,
располагавшее сетью тайной агентуры, шли потоки денег и контейнеры пропагандистско-подрывной литературы.
Хотя на советской родине ощущался острый недостаток продовольствия, Политбюро ЦК РКП(б) постановило направить в Германию 10 миллионов пудов зерна в качестве стратегического резерва для революционного правительства на случай его прихода к власти 9 ноября. Груз застрял
