Над квадратом раскопа - Андрей Леонидович Никитин

Каждый из этих топоров своим появлением изменил не только жизнь человека, но и его отношение к окружающей природе.

Плещеево озеро. Вверху — валы Клещина городища (XII век); внизу — Александрова гора (I тыс. н. э.). Три с половиной тысячи лет назад здесь находился крупный поселок животноводов эпохи бронзы.

Отпечатки зерен пшеницы на сосудах эпохи бронзы. Вверху — из Старшего Волосовского могильника; внизу — со стоянки Подборица-Щербининская (раскопки И. К. Цветковой).

Дикариха. Вверху — вид на могильник и озеро; внизу — погребальные ямы и следы оградок.

Дикариха. Вверху — раскопки центрального комплекса погребальных ям; внизу — сосуд № 18, в стенках которого оказались зерна ячменя.

Глава IV

В ритмах биосферы

Путь, пройденный человеком от приспособления к окружающей среде, использования экологических «ниш» до создания основ цивилизации, второй природы, отнюдь не прям, как может показаться с первого взгляда. В отличие от биолога, историк лишен возможности наблюдать развитие общества как непрерывный процесс. Археологические культуры, отличающие одну эпоху от другой, предстают перед исследователем уже в готовом, сформировавшемся виде и сходят с исторической сцены столь же внезапно, как появляются. Новые формы предметов, конструкция жилищ, технология различных производств, методы ведения хозяйства, стили в искусстве в рамках одной культуры как бы лишены предыстории, позволяющей биологу шаг за шагом прослеживать от зарождения до смерти жизнь организма на всех стадиях формирования, цветения и увядания.

Всматриваясь в отношения человека и природы, отмечая появление изобретений, кардинально меняющих жизнь общества, фиксируя возникновение новых археологических структур, исследователь прошлого невольно останавливает свое внимание на прерывистости, скачкообразности прогресса. При переходе из одной экологической зоны в другую идеи, движущие общество, наталкиваются как бы на невидимый барьер. Ситуацию можно сравнить разве что с конденсатором, где накапливающийся электрический заряд проявляет себя, лишь достигнув определенного предела. Разряжаясь мгновенно, он перестраивает молекулы окружающей среды, приводя их в новое, устойчивое состояние. Точно так же и переход к новым формам хозяйства, к новой структуре общества, насколько можно судить по археологическому материалу, происходит всякий раз внезапно, охватывая сразу огромные пространства.

В чем здесь секрет?

Вернувшись на берега Плещеева озера, я не случайно начал пересмотр своих представлений с геологии и палеоклиматологии. Вернее, с их взаимосвязи. Одним из решающих факторов в развитии растительности оказалась почва и подстилающие ее породы. Другим, по-видимому столь же важным, фактором был температурный режим послеледникового времени с общим нарастанием потепления. Среднегодовая температура достигла своего максимума в атлантическом периоде, теплом и влажном (см. схему Блитта — Сернандера), потом начала идти на убыль, что дало основание климатологам грозить нам через 4–8 тысяч лет наступлением нового ледникового периода…

Пыльцевые диаграммы восточноевропейских лесов, положенные в основу периодизации Блитта — Сернандера и уточненные М. И. Нейштадтом, такую «модель» подтверждали лишь отчасти. Даже представив конец атлантического периода вершиной потепления, можно видеть, что и до этого момента биосфера испытывала потрясения. Развитие то замедлялось, то, наоборот, его подстегивали какие-то силы. Похоже, что эти или подобные им силы отражаются и на человеке. Периоды относительного покоя в развитии обществ сменяются внезапными приливами энергии, приводящей к возникновению новых культур, переориентации торговых связей, переселению огромных человеческих коллективов на большие расстояния. Но эти периоды человеческой активности и покоя, как можно видеть, не совпадают с климатическими периодами схемы голоцена.

Объяснить подобный факт можно было двояко. Проще всего было признать, что на растительный и животный мир действуют иные силы, чем на человеческое общество. Но такое признание ничего не давало. Оно лишь увеличивало число неизвестных причин и следствий, отрывая человека от природы. Наоборот, каждый новый шаг науки обнаруживал все более тесную связь между человеком и окружающей средой.

Логичнее было предположить, что намеченные палеоботаниками рубежи голоцена отмечают не само время, когда в биосфере происходят возмущения, а некую результативную фазу, запаздывающую по сравнению с первоначальным импульсом на одну-две сотни лет, когда накопление количественных изменений в биосфере нашей планеты переходит уже в изменения качественные. Дерево не вырастает за один-два года — лес формируется столетиями. Реальные сдвиги растительных зон при изменении климатических условий требовали продолжительных периодов, тогда как человек, с точки зрения геологического времени, реагировал на изменение климата практически мгновенно.

Сокращение и высыхание водоема в считанные годы заставляло человека сменить место жительства. Но он успевал покинуть и это место, когда вокруг только-только начинал подрастать лес.

В такой картине был определенный смысл. Моменты потрясений биосферы — если они были — открывались в поступках и поведении человека, а не в изменении состава растительности. С другой стороны, четкая зависимость между растительностью, почвой и подстилающими породами, связанными циркуляцией химических веществ, заставляла ученых предполагать, что менялись не границы зон, а состав — или структура — растительных сообществ, притом не вообще, а в определенном направлении: от большей засухоустойчивости к меньшей, и обратно.

Следствием такого возмущения природной среды и был «пограничный горизонт» в толщах торфяников. Черный слой разложившегося торфа с пнями и стволами деревьев, в основании которого часто находят остатки поселений человека, свидетельствовал о времени, когда резко понизились уровни водоемов, грунтовых вод, лес с моренных холмов и песчаных равнин шагнул на болота, а впереди, отмечая начало этих изменений, шел человек. Он первым пришел к сокращающейся воде, подняв над ней свои поселки, вбивая сваи в пружинящий покров торфа, поднимая пол жилища на искусственную подсыпку, покрытую слоями бересты. И насколько мы можем судить, он первым же покинул эти места, когда снова стал повышаться уровень вод, а выросший лес начал медленно умирать на корню, погружаясь в зеленую топь…

С человека надо было начать, разбираясь во всех этих загадках, — с человека и его затопленных поселений.