Над квадратом раскопа - Андрей Леонидович Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как я писал выше, на местах сезонных стойбищ, как правило, лежали комплексы нескольких археологических культур, часто перемешанные друг с другом. Чтобы каждый раз не перечислять их названия, достаточно каждую из них обозначить буквами алфавита — А, Б, В, Г, Д и так далее, — подобно тому как это делают математики, заменяя знаками и символами реальные предметы и явления. В данном случае буква А может обозначать комплекс позднего мезолита, Б — ранний комплекс ямочно-гребенчатой керамики, В — волосовцев с балтийским янтарем (волосово I), Г — ямочно-гребенчатый комплекс среднего этапа, Д — берендеевский комплекс, Е — комплекс энеолитических культур, Ж — комплекс типа Рождественского острова (волосово II), З — комплексы культур эпохи бронзы (фатьяновскую, поздняковскую, абашевскую), И — комплекс ложнотекстильной керамики, и так далее. Пользуясь подобными обозначениями, мы можем в краткой формуле представить структуру (содержание и последовательность) каждого памятника для соответствующего района, в данном случае для окрестностей Плещеева озера и озера Неро.
Тогда стоянке на Рождественском острове будет соответствовать формула ЖИ, стоянке Теремки в пойме Плещеева озера — ДЖИ, Плещеево I — АЕ, Плещеево II — АД, Плещеево III — ГИ, Плещеево IV — ГЖ, первой террасе Вексы на Польце — ВДЗИ, второй террасе Вексы на Польце — АБЕ, и так далее.
Как можно видеть, в ряде случаев не только последовательность, но и набор комплексов повторяется, а вместе с тем повторяются и хронологические разрывы между ними. Больше того, такое дублирование оказывается связано с положением памятника относительно уровня близлежащего водоема. Стойбища, залегающие в мокрой пойме реки или озера, содержат комплексы, схожие с «набором» Рождественского острова или первой террасы Вексы на Польце (Теремки, Плещеево III и IV), тогда как памятники, лежащие на песчаной гряде древнего берега, сопоставимы с комплексами второй террасы Вексы на Польце (Плещеево I и II). В ряде случаев можно видеть, что обе эти категории как бы дополняют друг друга хронологически: на песчаных дюнах второй террасы лежат комплексы, заполняющие хронологические разрывы между комплексами болотистой поймы и первой террасы.
Казалось бы, чтобы сделать следующий шаг и понять открывающуюся закономерность, против каждого комплекса археологической культуры достаточно проставить его дату, полученную с помощью пыльцевого, радиоуглеродного или других имеющихся методов. Но не тут-то было! Во-первых, каждая из культур существовала достаточно долго во времени, так что многие из них на определенных временных отрезках оказываются сосуществующими. Во-вторых — и это было самым неожиданным, — новые радиоуглеродные даты не проясняли загадку, а вносили еще большую путаницу, потому что расходились с традиционно принятыми датировками…
Где-то была ошибка, которую я не мог уловить. Отказаться следовало или от традиционного взгляда на хронологию и последовательность культур, или от только что полученных и дважды проверенных датировок. Первый путь представлялся наиболее верным, но, приняв его, следовало не просто принять новые даты, а их обосновать, дав новый пересчет событий. Тогда на это я был не способен. И на всю эту «двойную» хронологию махнул рукой: пусть вылежится!..
В подобной ситуации возникает тот внутренний конфликт, от решения которого часто зависит судьба самого исследователя. Путь науки гораздо драматичнее, чем это обычно представляют. Но главный драматизм — не внешний. Это не драматизм ситуаций, не драматизм взаимоотношений, не драматизм симпатий и антипатий, не драматизм принципиальности решения, хотя все это есть и проявляется с достаточно сокрушительной силой как в никакой другой области. Основной конфликт лежит в сознании самого исследователя, порождаемый несоответствием наличных сил тем целям и проблемам, которые встают перед ним. В такие моменты проверяется ум, опыт, интуиция, способность мгновенно оценить ситуацию и принять решение. При этом порой требуется незаурядное мужество, чтобы найти силы перечеркнуть все сделанное тобою ранее и снова начать с нуля, признав свои прежние убеждения и выводы — ошибкой.
Качествами этими я обладал, по-видимому, далеко не в достаточной мере: «вылеживание» затянулось почти на десять лет, и зря — уже тогда у меня были практически все данные, чтобы построить динамическую модель Плещеева озера почти для всего периода голоцена.
«Ключом» к ней был погребенный торфяник между Переславлем и городской водокачкой.
…Лето последних раскопок на Плещеевом озере тускнело и выдыхалось, когда в экспедицию приехал Виктор Викторович Чердынцев — как всегда колкий и деликатный, ироничный и доброжелательный.
Чердынцев интересовался всем глубоко и обстоятельно, чтобы не просто выслушивать мнение специалиста, но и обсудить его. Главным направлением его работ была ядерная геохимия. Уже после его смерти, готовя послесловие к его последней книге, открывающей новую область науки — ядерную вулканологию, я обнаружил отзывы о работах В. В. Чердынцева зарубежных геохимиков, почетных членов Академии наук СССР, в которых те давали им самую высокую оценку. В письме на имя президента Академии наук СССР академика М. В. Келдыша академик Г. Зюсс из США указывал, что, по его мнению, Чердынцев «не только выдающийся ученый Советского Союза, но и лидер в области ядерной геологии в мировой науке», а многие работы, ведущиеся в настоящее время в США, «являются прямым развитием и продолжением работ Чердынцева». Действительно, перечислить все открытия В. В. Чердынцева трудно, и среди них открытие сохранившегося в природе трансуранового изотопа, по-видимому 108-го элемента таблицы Д. И. Менделеева, поискам и обнаружению которого ученый отдал более тридцати лет жизни, будет одним из самых ярких, но не самым главным.
Чердынцев любил Переславль, его зеленые валы, тенистую Рыбачью слободу, Ярлину гору, озеро, чистое и просторное. Все это было для него зримым и осязаемым воплощением русской истории, которую он хорошо знал и остро чувствовал. Теперь к этому прибавились леса и болота Залесья, песчаные валы вокруг озера с остатками неолитических стойбищ, откуда вместе со мной он выбирал угольки для определения возраста археологических комплексов по методу, в значительной мере созданному и разработанному им самим.
В научном содружестве геохимии и археологии заключался большой смысл. Работая бок о бок с представителями разных областей науки, всякий раз я убеждался, что результат оказывается много большим, чем когда каждый занимается только своим делом. Конечно, археологу не обязательно представлять, как именно происходит освобождение и подсчет сохранившихся ядер радиоактивного изотопа, но он должен точно знать, какие причины могут оказать влияние на взятый им образец, «загрязняя» его, и как можно такого загрязнения избежать. Еще важнее подобное сотрудничество для геохимика. Контролируя изъятие образца из грунта, он видит условия, в которых тот сохранился,
