Любить не просто - Раиса Петровна Иванченко

цену — он не гений и даже не талант. Он — опытный работник, несколько десятков лет идет по одной и той же дорожке. Дорожка правильная, как специалист он необходим. Совесть его спокойна. Его не терзают сомнения. Если сказать точнее — он принадлежит к золотой середине. К тем, кто умеет работать в меру, служит спокойно, уверен в себе и в своей необходимости. Без таких, как он, не было бы ни талантов, ни гениев. Нет, уважаемые, надо во всем отдавать себе отчет и все называть своими именами. Наедине с собой, разумеется! Тогда проще ориентироваться, и туман честолюбия не застилает глаза. Зная свои возможности, легче проталкиваться между незаурядными людьми. Глядишь, и опередил их. Тихо. Мирно. Вот в чем его сила…

Соцкий плотнее завернул полы плаща — давала себя знать изморось. Ноги начали чувствовать сырость. Но встать со скамейки он не мог. Тело словно налилось свинцом.

Невесело… Но кто скажет, что он где-то в чем-то ошибся? Нет, Соцкий знал, чего хотел. Уверенно шел, не боясь поскользнуться. В чем же его вина? Что он не гений, не талант? Ну, этого никто в вину не поставит. Тогда… к чему эти самоистязания? Он хочет быть директором? А кто не хочет подняться выше?.. Даже Мирослава согласилась…

И все же вечер был по-своему хорош. На мокрых тротуарах тускло мерцали отблески неоновых витрин. Медленно кружились листья, сорванные неслышным порывом ветра.

Гости всё приходили. Ольга Петровна разрывалась между кухней и столовой. Уже не хватало стульев. Эту проблему ее геологи решили быстро — с криком и смехом перенесли стол к дивану и уселись. Со стаканами оказалось сложнее, пришлось занимать их у соседки. Хоть и хлопотно было, она все же любила эти сборища друзей мужа. Геологи — народ кочевой, питаются преимущественно консервами. Оттого никто не умеет так, как они, ценить домашние свежие кушанья.

Беседа за столом становилась все громче, то и дело взрывался такой хохот, что казалось, люстра качается. Кто-то уже затягивал песню про поход и новые края, где нет любимой, где не так цветут сады и по-иному звенят ручьи. А смешливый Павло Борода, с которым явился к Ольге Петровне Михайло, умышленно громко рассказывал о сердечной аварии своего друга.

Михайло снисходительно усмехался и таинственно подмигивал Ольге Петровне.

Ольга Петровна незаметно шепнула ему:

— Сейчас я позвоню ей. Бедняжка, наверно, еще сидит у себя в кабинете и составляет очередной отчет или доклад. Задергали бедную девочку, и некому прикрикнуть на нее, чтобы не забывала себя.

Через минуту она вернулась.

— С твоей стороны было бы благородно, если бы ты сам пошел и привел ее сюда. Ведь поздно, вечер. Темно.

— Ну конечно! — Михайло тотчас снял с себя коротенький фартучек, в который хозяйка нарядила его. Он был рад пройтись по свежему воздуху, подышать морозцем.

Синими огнями вспыхивали штанги трамваев и троллейбусов. Будто кто-то невидимый вычерчивал тревожные молнии в черно-синем небе.

Он спокойно шел по заснеженной улице, любовался белым убором ветвей и длинными тенями на тротуаре.

Вот и институт. Вахтерша удивлена: рабочий день давно закончился и сейчас никого уже нет. Ах, к товарищу Ольшанской? Она здесь. Еще сидит.

Третий этаж. Широкий и бесконечно длинный коридор с арками и колоннами. Теперь таких зданий не строят. Что-то в нем торжественное, приподнятое, не будничное. Приемная. Напротив — кабинет заместителя. Ковровые дорожки ведут прямо к распахнутой настежь двери. Свет настольной лампы в комнате мягко падает на стеллажи с книгами. На подоконниках и поверх шкафов — буйная листва зелени. Как в оранжерее!

В приемной Михайло перевел дыхание. Надо набрать в грудь воздуха, чтобы весело и энергично — одним духом! — выпалить, мол, посланец прибыл, карета подана… Но как она отнесется к его неожиданному появлению? Михайло вдруг почувствовал робость.

В кабинете Мирославы шел странный разговор. Громко стукнул о стол какой-то тяжелый предмет, выпавший из рук смуглого мужчины. Тот испуганно посмотрел на разбитое пресс-папье, начал пристально его рассматривать.

— Не беспокойся, — сказала Мирослава. — Отдам мастеру, он починит.

— Зачем? Я и сам сделаю.

— Ты стал хозяйственным, Максим. Женитьба пошла тебе на пользу.

— Не смейся. Ничего у нас с Верой не получилось.

— Как?! — тревожно отозвалась собеседница.

— Я знаю, что виноват перед тобой. Что поступил подло. Прости меня, Слава.

— Ты хочешь от меня прощенья? А как же твоя мать?

— Не надо так, Слава… Если б ты знала, как я страдал весь этот год…

— Полтора… — поправила она. — Сегодня даже можно справлять юбилей нашей свадьбы…

Михайло громко откашлялся от волнения, шагнул через порог. Мирослава стояла к нему спиной. Она быстро обернулась на стук дверей и как-то удивленно улыбнулась.

— Добрый вечер, товарищ Ольшанская. Меня послала Ольга Петровна. Поручено выкрасть вас и доставить к ней домой. Там все вас давно ждут.

Михайло одним духом проговорил приготовленные заранее слова и сел, не ожидая приглашения. Расстегнул полушубок — почувствовал, как запарился. На колени бросил мохнатую шапку-ушанку. Вид у него был решительный и бескомпромиссный. Он неторопливо вынул из кармана кисет, резную трубку — дань моде — и насыпал табаку. Эти двое не догадывались, что он изо всех сил принуждал себя делать это спокойно и не поднимать глаз ни на Мирославу, ни на ее собеседника.

— Ты пойдешь? — спросил Максим и стукнул о стол чем-то твердым. Это было разбитое пресс-папье.

Михайло затянулся дымом, прищурился, внешне спокойно ожидая, пока те двое что-нибудь решат.

— Я иду… обещала, — наконец сказала Мирослава и вздохнула.

Михайло кинулся к вешалке, на которой висело пальто Мирославы, ловко и галантно подставил его. Мирославе ничего не оставалось, как только засунуть руки в рукава.

— Видишь, выкрали все-таки! — засмеялась Мирослава, натягивая белые шерстяные варежки, в тон пушистому белому воротнику.

Михайло подчеркнуто вежливо открыл дверь, приглашая ее к выходу. Мирослава переступила порог, Михайло за нею следом.

Он заставил себя обернуться. И отметил на