Любить не просто - Раиса Петровна Иванченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мирославе стало теплее и спокойнее. И в кабинете, где они собрались, сразу посветлело, словно стены раздвинулись Весеннее солнце щедро метнуло сквозь широкие окна упругие золотые лучики. На стекле стеллажей с тугими рядами книг запрыгали веселые зайчики. Сонные, толстые ковры на полу, тусклые старые картины в тяжелых позолоченных рамах, прежде навевавшие тоску, теперь словно проснулись, разбуженные дыханием весны. Как хорошо, что рядом с ней такие люди. Как хорошо, что существуют в мире искренность и мудрость!
Разговор лился уже свободно, вспыхивая то воспоминанием, то шуткой, в которой своя неизмеренная глубина и бесконечные отголоски человеческого ума и сердца. О эта веселость немолодых людей, за плечами у которых целая эпоха!.. Но мысли уносили Мирославу все дальше.
Прежде всего она обратится к Соцкому. Попросит его вмешаться в это неприятное дело. Ведь когда-то Олег Евгеньевич писал восторженные отзывы о ее работах, он не откажется… Когда дело идет о серьезном, каждый должен отбросить амбицию и руководствоваться только своей совестью.
…Олег Евгеньевич Соцкий выслушал ее внимательно. Мирослава, однако, заметила, что его нисколько не удивила вся эта история. Как будто он уже знал о ней. Олег Евгеньевич был как-то особенно сдержан, даже слишком важен.
Мирославе показалось, что в уголках его узких зеленоватых глаз блеснула недобрая искра и спряталась под короткими ресницами. Заговорил он спокойно, размеренно.
Нет, он не думает, что Мирославе стоит волноваться по этому поводу. На ее месте он был бы только благодарен за такое внимание. Комиссия? Ну и что с того? Пусть разберется, пусть еще кто-нибудь выступит в прессе. Он был бы искренне рад, если бы это действительно была не только закрытая рецензия для министерства, но и публичное выступление. Так сказать, вынести на общий суд… Возможно, это не совсем приятно, зато пусть Мирослава ему поверит, необычайно полезно… Да, да! Всегда, когда тебя хвалят, думай, что ты идешь чужим путем. Что твой путь еще не открылся перед тобой. Вот так!.. Кроме того, он считает, что ему вмешиваться не стоит. Как-никак она здесь работает…
Мирославу еще сильнее расстроил этот разговор. Какое еще публичное выступление? А чужие пути… Что-то тут не так. Соцкий чего-то недоговаривает…
Домой шла взволнованная, мельком прислушивалась к затаенным шорохам весны. Звенели по ветру почернелые, тугие от напряжения ветки. На лысеющих проталинах собирались лужицы. Терпкие запахи оживающей земли щекотали ноздри.
Расстегнула пальто, сняла перчатки. Когда-то у нее были белые пушистые варежки. Куда они девались, она так и не припомнит… Хотя нужда в них уже миновала. Весенний ветерок перебирал ее густые волосы, завивал пряди на лице. Жмурилась от солнца. Как хорошо, что на земле бывают весны! Что они омывают землю талыми водами.
Промелькнула мысль о лесной чаще, в которой она когда-то искала утешения. Фигура полузабытого «марсианина» в бело-голубом шлеме. Неожиданное его появление на вечеринке у Ольги Петровны и такое же неожиданное исчезновение. В скверике остановилась, прислушиваясь к гомону грачей на деревьях.
— Добрый день, Мирослава Александровна. С весной вас! — Широко улыбаясь, Михайло остановился перед нею.
— О? Неужели это вы?.. А я только что вспомнила о вас!
— А я еще издали вас заметил, вижу, задумались.
— Телепатия! А борода вам идет!
Он покраснел, отвернулся на миг.
— Еще говорят, что женщины гонятся за модой. А выходит, и вас не обошла эта болезнь.
— Возможно… Но я не об этом. Я хотел сказать, что боялся, — может, не узнаете.
— Ну, такого человека, как вы, невозможно забыть.
— Неужели?
— Да еще с такой лирической фамилией — Чайка.
— Плохо звучит?
— Напротив. Слишком нежно и… не по-мужски.
— Жалко. Но трудно установить, откуда она пошла. Разве что-нибудь придумать!
— Ну да — сказку. На них вы мастер… Не обижайтесь, Михайло. Я часто вспоминала вашу сказку про родник.
— Спасибо. Если не возражаете, я провожу вас.
Тротуары были переполнены. Они обходили лоточниц, продавцов всякой всячины. Людской поток часто разъединял их, и Мирослава теперь старалась идти ближе к Михайле. Была спокойна, улыбчива, красива.
Некоторое время шли молча. Мирослава углубилась в неведомый ему мир. Михайло думал о своем. Тени легли на его лоб, прятались под крутыми дугами надбровья. Он чувствовал: у Мирославы что-то случилось. В ее голосе звучит отчаяние… О, она ничего не откроет ему. Она в одиночестве будет бороться с собой. Гордая, сильная — и такая беспомощная… Она из тех, кто умеет молча сносить незаслуженную обиду и боль поражения…
— Не знаю, о чем думаете вы… Не знаю, будет ли это интересно знать вам. Я ждал этой встречи. Помните Серебряные Пруды? У меня остались ваши белые варежки. Вот почему я был уверен, что мы встретимся.
— Отчего же не позвонили?
— Я… звонил. Мне сказали — уехала с женихом.
Лицо Мирославы изменилось. Откуда же было знать ему, что это была последняя отчаянная попытка убедить себя в том, что она ошиблась в Максиме. Но и эта попытка еще не окончательно освободила ее от выдуманного идеала.
— Надо было еще раз позвонить, Михайло. Вы, наверно, не захотели.
— Это не так. Я… напротив! Но оставим. Я тогда хотел рассказать вам еще одну сказку.
— А сейчас разве нельзя?
— Если вам интересно. У вас, я вижу, плохое настроение.
— Возможно. Но все равно. Я слушаю! — Лицо ее ожило, посветлело, она энергично взяла Михайлу под руку и прислонилась к его плечу.
— Был такой
