Ошибки, которые мы совершили - Кристин Дуайер

ты сейчас пытаешься увеличить фото, как ненормальная.

Он отправляет еще снимок, и я, ни секунды не раздумывая, сразу его открываю. Передо мной Истон, который смотрит на меня, в то время как я смотрю на бокал у себя руке. Он явно хмурится, но в его взгляде есть что-то еще – глубокая бездна, из-за которой я смотрю на фотографию дольше, чем следовало бы.

Стекло вокруг моего сердца разбивается на осколки.

Такер: У меня есть еще, если надо.

Эллис: Хватит шпионить за людьми.

Он отправляет мне еще один скриншот, на котором Истон говорит то же самое.

Такер: Вы двое так раздражаете.

Я не могу сдержать улыбку в темноте комнаты, где я совсем одна. Нас разделяют всего несколько шагов и дверь, но все же здесь я чувствую себя в безопасности.

Мои пальцы двигаются сами по себе, и я набираю номер Истона. Уже не в первый раз я жалею о том, что несколько месяцев назад удалила всю историю переписки. Единственное сообщение от него: «Просто приезжай». А потом серия сообщений, которые я отправила ему, напившись в «Таверне».

Это все, что от нас осталось.

Что мне ему сказать? Мне не стоит ничего говорить. Лучше просто позволить этому умереть. Но щемящее чувство у меня в груди становится еще более болезненным, когда представляю, о чем он думает.

Эллис: Привет.

У меня внутри все опускается, меня тут же наполняет сожаление. Зачем я это отправила?

«Прочитано». Это слово появляется под моим сообщением, и я жду. И жду. Но Истон не отвечает. Мои большие пальцы зависают над клавиатурой, ждут тех трех точек, ждут, что что-то случится, ждут, когда я найду слова, которые заберут назад мой «Привет».

Эллис: Тебе Такер тоже писал?

Я жду ответа, но снова вижу лишь «Прочитано» под моим сообщением.

Эллис: Я попросила его не выкладывать.

Я уже не могу остановиться, пишу еще.

Эллис: На самом деле мне пофиг, даже если он их и выложит.

Я даже не знаю, встречаешься ли ты с Сарой, ты ведь не отвечаешь, когда я об этом спрашиваю.

И я знаю, ты сказал, что я тебя использую, но…

И набираю четыре разных продолжения и удаляю их. Все слова кажутся неправильными. Они либо говорят ему слишком много, либо звучат так, будто мне плевать. Я печатаю пятый вариант, когда приходит сообщение от Истона.

Истон: Просто скажи то, что пытаешься сказать.

Я таращусь на телефон и чувствую нечто опасное – надежду. Она обвивает меня, подобно змее, и я жду, когда она начнет сжиматься вокруг, пока я не перестану дышать.

Эллис: Меня бесит, что ты так думаешь. Это несправедливо.

Истон: Тебя это бесит только потому, что из-за это ты чувствуешь себя виноватой.

Эллис: Нет. Это бесит меня потому, что все выглядит так, будто ты меня не используешь.

Истон: Я тебя не использую.

Эллис: Используешь. Тебе все время нужно меня спасать.

Говоря это, я знаю, что это правда, но мое чувство вины не становится меньше.

Эллис: Меня не нужно спасать.

Истон: Я и не говорил, что надо.

Эллис: Но ты это делаешь.

Истон: Чушь.

Ты без конца напоминаешь мне, какие мы разные, насколько другой стала твоя «настоящая» жизнь и что мне этого никогда не понять.

Эллис: Это не значит, что ты не пытаешься меня спасти.

Ты пошел за мной ко мне домой в тот день, когда нас арестовали.

Ты хотел меня спасти.

Ты хочешь, чтобы я в тебе нуждалась.

Истон: Так я это, по-твоему, делал? Спасал тебя?

Можешь говорить обо мне что хочешь, но я знаю, что я тебе не нужен.

Думаю, прошедший год это доказал.

Мне хочется сказать ему что-нибудь остроумное, мудрое, резкое или злое. Только не правду. Он мне нужен. А потом приходит сообщение:

Истон: Но в этом и проблема, да? Тебе никто не нужен.

Каким-то образом мне удалось убедить Истона в своей лжи. И мне хочется возложить на него вину за то, что он не видит правду. Но как я могу злиться на него за то, что он мне поверил?

И я понимаю, что Сэндри была права: иногда любви недостаточно.

28

Восемнадцать лет

Он избегал моего взгляда.

Синие пластиковые стулья в полицейском участке стояли рядом, и я ерзала на жестком сиденье. С потолка, отделанного пенопластовой плиткой, на нас светили яркие люминесцентные лампы. Белые стены были увешаны плакатами в дешевых металлических рамках. Информация на них сообщала о наших правах, порядке оформления документов, принципах работы полицейского участка. Металлический стол перед нами был пуст, если не считать двух листов бумаги. На одном написано мое имя, на втором – Истона.

Он смотрел на свои запястья, и я заметила, как его пальцы потирают место, где были наручники, словно он по-прежнему чувствовал их на руках.

Я прикусила губу и опустила взгляд на свои руки.

Это было неправильно.

Я отключила голос, что повторял эти слова. Снова и снова. Им здесь не место. Если бы я почувствовала эти слова… Если бы я позволила себе признать то, что не было нормальным…

Я прокашлялась.

На край стола рядом с Истоном присел офицер и скрестил руки на груди. На его значке было указано имя «Келли».

– Мы ждем, когда сюда приедет твой отец.

Подняв глаза, я поняла, что он говорит с Истоном, а не со мной, и расщелина у меня в груди стала еще шире.

– Твой отец уже здесь, – сказал он мне, – когда разберемся с Истоном, начнем оформление.

Истон сдвинул брови.

– А это еще не оформление?

– Нет, это еще ожидание, – офицер Келли улыбнулся. Улыбающиеся офицеры не нравились мне. – Вы несовершеннолетние, а твой папа – наш друг. Так что ждем.

– Конечно. – Истон запрокинул голову назад и уставился в потолок. – Меня даже арестовать нормально не могут.

Офицер Келли цокнул языком и сочувственно опустил руку на плечо Истона.

– Ты не арестован. Но нам надо, чтобы ты ответил на несколько вопросов.

Мы оба напряглись, к Истону первому вернулся дар речи.

– Какие вопросы?

Его слова прозвучали мягко.

– Что это за таблетки?

Несколько долгих мгновений Истон никак не реагировал. Просто смотрел вперед. А потом покачал головой.

Но офицер продолжил:

– Я знаю,