Геноцид армян. Полная история - Раймон Арутюн Кеворкян

Армянская пресса была, конечно, менее осторожной, пользуясь относительной свободой, которая все еще действовала в этот период. Сурен Партевян, автор редакционных статей в газете «Бюзандион», был одним из первых армянских журналистов, которые откровенно выразили то негодование, которым была охвачена большая часть армянского сообщества. Комментируя вторую резню в Адане, направленную на безоружное население, он восклицал: «После этого кровавого трюка как можно обвинять в чем-то эти безмолвные трупы людей, которые на этот раз даже не предприняли никаких попыток самообороны, не произвели ни одного выстрела, даже не бросили ни одного камня? Чем мы можем ответить на эти лживые обвинения? Как мы должны понимать их? Объясните нам… Если вы больше не хотите, чтобы мы жили в этой стране или вообще существовали на земле… Сколько еще нужно течь нашим крови и слезам из-за этой фантастической и бредовой легенды об “Армянском царстве”, в которую не верите вы сами, потому что вы не можете себе представить, чтобы армяне были настолько глупы, чтобы, в свою очередь, поверить в нее»[544]. Эти слова отражают не только возмущение, но и отчаяние, которое охватило многих армян, когда они увидели в результате этих событий, как мало ситуация изменилась. Другие, как автор редакционной статьи в ежедневной газете «Азатамарт», который комментировал деятельность парламентской комиссии по расследованию, были, скорее, цинично пессимистичны. «Было бы наивно, — писал этот автор, — ожидать, что справедливость восторжествует. Весь процесс, который сейчас идет, предназначен не для триумфа правосудия, а для опускания завесы на эту катастрофу, которая опустошила армянское население Киликии»[545].

Помимо этих общих деклараций, однако, стали слышны и обвинения, адресованные непосредственно правительству. Депутат Г. Зограб, очевидно, не помня себя, взорвался с трибуны османского парламента: «Правительство остается верным давней традиции отрицания фактов, как и в случае с событиями в Адане — оно отказалось признать количество жертв, хотя позднее официальная информация подтвердила это количество»[546]. Реакция многих депутатов-младотурок, которые были в принципе открыты для демократической практики, отражает османские реалии того времени: Зограба просто прервали, стащили с трибуны и избили. Другой показательный факт можно было наблюдать на следующем заседании парламента, состоявшемся 3 июля: Г. Зограб и Вардгес Серингюлян пытались отстоять законопроект о создании профсоюзов в Османской империи. Большинство депутатов относились к нему враждебно, хотя он и был внесен на рассмотрение фракцией младотурок[547]. Контраст между аргументами, выдвинутыми двумя армянскими депутатами, и реакцией на них — консервативной, по меньшей мере, некоторых их турецких коллег — иллюстрирует культурную пропасть между армянами и этими коллегами, не исключая и тех депутатов, которые слыли модернистами.

Несмотря на скромный прогресс в рассмотрении событий в Киликии — мы видели, как османский парламент и правительство занимались этим делом, армянские круги продолжали требовать, когда уже наступила осень, чтобы жертвы получили компенсацию за понесенный ущерб и чтобы им вернули их имущество. Учитывая политический и социальный контекст, который эти круги знали лучше, чем кто-либо другой, их упрямая настойчивость в требовании справедливости в стране, в которой до недавнего времени царило весьма ограниченное толкование этого понятия, может показаться удивительной. Армяне, однако, явно решили довести дело до конца и не идти на уступки. Проявив определенную гибкость в прямых переговорах с правительством и лидерами младотурок в течение лета, теперь они отказались довольствоваться просто обещаниями, поскольку дело представлялось им слишком большой угрозой для будущего и слишком явно противоречащим тем принципам, которые официально провозглашались младотурками.

25 сентября на открытом заседании Армянской палаты Н. Дживанян, также депутат парламента и иттихадист, пытался защитить правительство младотурок. Он выдвинул тезис о том, что после «Аданского дела» властям как раз удалось избежать дальнейших эксцессов и массовых убийств в восточных провинциях. Прерванный в разгар своего выступления громкими протестами со всех сторон, он уступил слово лидеру дашнаков X. Шахригяну, который выступал от имени армянского политсовета. Проанализировав ситуацию, Шахригян заявил, что члены совета, действуя совместно со своими армянскими коллегами из османского парламента, предпочли избежать обсуждения доклада парламентской комиссии (подготовленного Бабикяном) на заседании Османской палаты. Причиной было то, что большинство османских депутатов было явно против любого публичного оспаривания действий турецких властей. Члены политсовета и делегаты-армяне пришли к выводу, что если избежать обсуждения, то правительству будет легче двигаться в направлении того, что можно было бы считать желательным результатом[548]. Как только Шахригян закончил свое выступление, слово взял лидер гнчаковцев Гмаяк Арамянц. Он заявил о наличии преемственности между гамидовским и младотурецким режимами, хотя политика последнего, и не отличалась от первого, была гораздо искуснее «упакована» и проводилась за правовым фасадом. Арамянц добавил, что это проявилось в ходе судебных процессов в Адане — представлялось, что правительство не может на законных основаниях отменить вынесенные там приговоры.

Несмотря на несколько несогласных голосов, подавляющее большинство депутатов-армян старались поддерживать отношения с Блистательной Портой в поисках выхода из кризиса. Тем не менее армянский политсовет, чтобы ясно дать понять, что он не намерен уступать ни аргументам, ни угрозам властей, предложил патриарху Егише Туряну уйти в отставку. Турян сделал это 4 сентября в знак протеста против инертности правительства[549]. Тем не менее параллельно с этими обсуждениями, либералы и дашнаки продолжали поддерживать отношения с руководством Иттихада, которое, как они знали, было влиятельным. Отсутствие конкретных результатов и, по словам оппонентов армянского политсовета, неадекватность его политики вызвали падение либерального и дашнакского руководства палаты, которая приступила к выборам нового совета с консервативным большинством, вновь избранным руководителем стал неисправимый Минас Чераз[550]. Таким образом, «мягкое подбрюшье» палаты, в конце концов, всерьез приняло угрозы правительства.

В ходе дебатов, которые последовали за этими переменами в руководстве палаты, Г. Арамянц, поддержанный Г. Зограбом, указал на то, что избрание людей из старой школы — не лучший способ достижения оптимальных результатов. Кроме того, по его словам, такие люди совсем не знали, какова повседневная жизнь в провинциях; более невозможно, добавил он, отстранять политические партии от ведения дел. Г. Зограб, который занимал более примирительную позицию, напомнил, что он пытался, по возвращении из изгнания год тому назад, объединить интеллигенцию и партии в единый блок, с тем чтобы привести их к участию в политической жизни страны в предназначенных для этой цели рамках. В конце концов, по его словам, избрание партийных активистов в совет означает не превращение его в партийный придаток, а, скорее, попытку направления партийной энергии в сторону достижения консенсуса[551].

На самом деле тот кризис,