Убить Троцкого - Юрий Маслиев

– …И послушайте меня, майор! Если вы думаете от меня избавиться при помощи этого русского, то знайте – у меня в сейфе лежат документы, в которых сообщается о нашей последней операции, а копии находятся в именном сейфе в Японии. Так что, если со мной что-либо случится, насладиться обретенным богатством вы не сможете! И еще, майор. Зачистка свидетелей остается на вас! А то, я смотрю, одних убираете, а другие – плодятся, как грибы! Не играйте жизнями – ни своей, ни моей…

– Хватит. – Перейдя на японский, Муравьев вырвал трубку из рук дипломата. – Слушайте меня внимательно, Ямамото… – и Михаил изложил свои жесткие требования по процедуре обмена.

Закончив разговор с майором, Муравьев повернулся к консулу:

– А теперь, ваша светлость, – злобная ухмылка исказила его правильные черты, – пройдемте к сейфу: о бумагах вы вспомнили очень кстати. И не заставляйте меня ломать вам кости одну за другой. Да и времени у нас в обрез. Так что с нейтрализацией свидетелей придется повременить. Не дай бог, если эти бумаги попадут в чужие руки! Вот это и будет гарантией моей безопасности.

Михаил споро обшарил карманы японца и извлек связку ключей. Мацудайра не сопротивлялся.

Муравьев своей жестокостью целиком подчинил его волю, и вскоре они уже мчались на машине по заснеженным улицам, ловя отражение фар в глазницах заиндевелых окон.

Развязка приближалась. Нервы напряжены до предела. Михаил, несмотря на то что им вроде бы были предусмотрены все случайности, все-таки сомневался в благоразумии Ямамото, от которого можно ожидать любой каверзы. Но пока все развивалось по плану.

Возле особняка, где находилась конспиративная явка японцев, их уже поджидали Блюм и Лопатин в окружении военного караула во главе с Ямамото. Улица была пустынна. Ни один звук не нарушал предутреннюю тишину спящего города. Машина остановилась в нескольких десятках метров от ожидающей их группы людей. Все замерли.

– Передайте водителю, – по-русски обратился Михаил к Мацудайре, – чтобы Ямамото не делал глупостей. Ваша жизнь – залог нашего благополучного бегства. В случае вашей гибели Ямамото перекроет все улицы города, нас неминуемо схватят, и компромат может попасть в чужие руки, но ни нас, ни вас это уже не будет интересовать. Только живым вы можете удержать его от необдуманных шагов…

– Не нужно разжевывать мне прописные истины, – почувствовав близкое освобождение, надменно прервал его дипломат.

Он повелительным тоном пролаял несколько гортанных японских фраз водителю, после которых тот пулей вылетел из машины и, скользя по мокрому снегу, бросился к ожидающим его японцам.

Вскоре Александру и Евгению развязали руки, вручили небольшой чемодан, содержимое которого было тут же проверено, и они не спеша двинулись к машине.

– Лихо ты, – улыбнулся разбитыми губами Лопатин, принимая из рук Муравьева два револьвера, прихваченных им в японской миссии. – Я уже думал – все, дотанцевались… Оказывается – бал продолжается, танцуют все.

Михаил объяснил друзьям – что нужно делать, и они скрылись за массивной деревянной калиткой, открыть которую пришлось, перепрыгнув через забор. Раздался басовитый собачий лай, но тут же мгновенно прекратился после сухо щелкнувшего выстрела. В свете фар было видно, что японцы после выстрела нерешительно двинулись к машине.

– Стоя-а-а-ть! Наза-а-а-д! – заорал Муравьев, больно ткнув дулом револьвера в затылок своего пленника. – Останови их!

Мацудайра в панике пролаял команду своим подчиненным, высунувшись из открытого окна. Те остановились и затем, после повторного приказа, нехотя двинулись назад.

Михаил вышел из машины, открыл переднюю дверцу, где сидел японец, и, перехватив свободной рукой веревку за спиной пленника, вытащил его из машины. Затем он заставил дипломата уткнуться головой в капот, далеко отставив ноги. Положение это – достаточно неудобное, так как руки Мацудайры, связанные впереди, были одновременно привязаны и к туловищу. Постепенно разматывая веревку, прикрепленную к кольцам гранат, Михаил скрылся за калиткой.

Распластавшись в снегу за воротами, он выбрал себе такую позицию, откуда можно было свободно наблюдать за действиями японцев и видеть напряженную спину дипломата, ожидая сигнала друзей.

Те, преодолев высокий забор, уже оказались во дворе арендованного ими особняка, ворота которого открывали выход на соседнюю улицу.

Уже светало. Сумрачный зимний рассвет все резче очерчивал предметы, окружающие Михаила; и даже схематичные фигуры японских солдат приобрели более реальные очертания. Были видны их напряженные лица, свидетельствующие о том, что они в любую секунду готовы сорваться на помощь своему начальнику. Впереди всех переминался с ноги на ногу Ямамото.

«Ишь, собака, бьет копытом», – усмехнулся про себя многозначности и перевернутой логике родного языка Муравьев и тут же услышал звук заведенного мотора.

Японцы тоже услышали этот звук, далеко разносящийся в тишине, и заметно оживились. Ямамото сделал несколько шагов вперед.

– Стоя-а-а-ть! Наза-а-а-д! – проревел Михаил и угрожающе пошевелил веревкой, прикрепленной к кольцам гранат за спиной Мацудайры.

Тот, как эхо, повторил его приказ.

Японцы остановились. В ту же секунду раздался сигнальный свист Блюма.

– Наза-а-а-д! – еще раз рявкнул Муравьев и, уже отползая, заметил, что Ямамото повиновался его приказу.

«Все! Теперь вперед!» – приказал Михаил себе и, пружинисто подскочив с земли, понесся к забору. Но снег, предательски заскрипевший под его ногами, и опавшая веревка оповестили пленника о свободе. Позади раздались гортанные крики.

«Скоро японцы будут здесь», – понял Муравьев и наддал. Высокий каменный забор не представлял для него серьезного препятствия. Но, уже взлетев на него, он боковым зрением заметил солдат, которые успели преодолеть расстояние, отделявшее их от калитки, и проникли во двор.

Первые впопыхах, на ходу, выпущенные пули засвистели над головой. В кувырке приземлившись на ноги, Михаил, не сбавляя темпа, кинулся к стоящей возле распахнутых ворот машине с работающим двигателем, поджидающей его.

Верх был откинут, и в его кожаную гармошку плотно упирались лапы ручного пулемета, за которым примостился Лопатин. Блюм, заметив мчащегося к ним Михаила, плавно отпустил сцепление, и машина тихо покатилась. Едва Муравьев прыгнул на сиденье, как она, почти одновременно с пулеметной очередью, выпущенной Лопатиным, рванулась вперед.

Друзья уже успели отъехать метров сто, как вслед за ними проезжая часть зазеленела шинелями японских солдат. Лопатин вместе с Михаилом, уже пристроившим рядом второй пулемет, полоснули по этой толпе, оставив на снегу жухло-зеленые пятна трупов. Но скоро эта картина сменилась. Машина, заскрипев тормозами, юзом вписалась в поворот и понеслась дальше, оставляя за собой в наступившей тишине, прерываемой только натужным ревом мотора, клочья утреннего тумана.

Нет, мы не будем сдерживать коней.Ведь что цыганка нам ни напророчит —Но в жизни не бывает двух смертей,А у одной – с оскалом неразборчивости почерк, —Мы труса не отпразднуем, хребет перегрыземЛюбой беде, судьбе наперекор.Ведь в жизни не бывает двух смертей,А для одной – у нас короткий разговор.И нам закат не заслонит рассвета,И мы себе не будем изменять.Ведь в жизни не бывает двух смертей,Ну а одну не стоит поминать.

Они проехали уже достаточно далеко от места стычки. Мимо проносились замерзшие лица многоэтажных домов, нахмуренно глазевшие на них из-под седины снежных карнизов, мертвыми стеклами окон. Ледяной ветер, казалось, вместе с одеждой срывал с них мясо, проникая до самого скелета.

Редкие прохожие с удивлением оглядывались на открытую машину, мчащуюся по покрытой неглубоким свежим снегом мостовой. Город просыпался. Слава Богу – еще не попадались патрули. Им просто везло. Но они приближались к району дислокации чехословацких и американских частей, так что на везение полагаться больше не приходилось, и машина по распоряжению Михаила свернула в ближайшую подворотню.

Ветер стих. Блюм, выскочив из машины, достал объемистый чемодан. Друзья, быстро переодевшись в добротную штатскую элегантную одежду, приобрели вид добропорядочных господ. И только наметанный глаз мог определить по строгой выправке в Муравьеве и Блюме офицеров.

Лопатин одним ударом своей огромной ладони по днищу бутылки женьшеневой водки вышиб пробку. Приятным огнем жидкость обожгла их внутренности, и, ни слова не говоря, они, прихватив с собой чемоданчик и саквояж, набитые деньгами, растаяли в тумане распахнутой перед ними улицы.

Рассвело. Перед литыми чугунными воротами, прикрывавшими уже с утра накатанную снежную дорогу, ведущую к казармам американского экспедиционного корпуса, остановилась пролетка. Из нее вышел элегантный молодой человек, который, брызнув на часового синим взглядом, вежливо приподняв котелок, попросил вызвать лейтенанта-командера флота США Хенди Мак-Кейна. Чистая английская речь произвела должное впечатление на строгого караульного. Поэтому он, вызвав свистком своего напарника, отправился на поиски.